Читать интересную книгу Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны - Станислас де Гуайта

Мы на Шабаше!

………………………………………………………………………………………………………….

Ведьма читает заклинания, присев на корточки у подножия дольмена: пучок прутиков загорелся в ее правой руке; она окунает два пальца левой руки в керамический кувшин у себя между коленями. «Ай Сарай! — восклицает она — Ай Сарай!..»[283] Со дна кувшина поднимается свет, и оттуда выскакивает маленький зверек, легкий и прыткий, величиной с белку: это Мастер Леонард.

Ведьма встает в знак уважения. За одну секунду Леонард вырастает на два метра; теперь это отвратительный козел с витыми рогами. Туманное свечение, которое испускает всё его тело, подобно тусклой атмосфере, расходится спиралями и чрезвычайно смердит.

Множество блуждающих огоньков порхает то тут, то там по равнине. Вдруг один из них устремляется вперед и, потрескивая, внезапно опускается между рогами Дьявола.

Ведь этот Мастер Леонард — Дьявол!..

С четырех сторон горизонта бегут и с четырех сторон воздуха обрушиваются вперемешку колдуны, ведьмы и демоны. Небо исполосовано летящими духами, и под горящим взором Гекаты синеватый воздух постепенно темнеет, а земля заволакивается движущимися, пересекающимися тенями.

— Хар! Хар! Шабат!.. — вопят вновь прибывшие, толпясь вокруг Мастера, который с вежливой предупредительностью предлагает каждому из них по очереди поцеловать свой зад. Но вместо тощих ягодиц козла перед нами предстает юное лицо дивной красоты — и все участники принимают ласковый поцелуй его свежих и живых губ.

Костры из вереска и кипариса загораются по всей равнине: они пылают и сверкают множеством цветов. Неторопливые мелодии, словно бы издаваемые невидимой губной гармоникой, роняют свои переливистые ноты плавного звучания и невыразимой чистоты…

Они составляют странный контраст с завываниями завсегдатаев.

Но вот Мастер Леонард, приняв знаки уважения от своих преданных слуг, напускает на себя скучающий вид; он презрительно поднимается на высокую позолоченную кафедру, которой друидический алтарь служит подножием: он возвышается над всем сборищем.

Впереди стоит Церемониймейстер с командирской палочкой в руке. Тогда-то начинается поименная перекличка и проверка меток или стигматов.

И вот с севера, подобно урагану, прибегает черный баран с налитыми кровью глазами. Он блеет, пытаясь успокоить ту, кого он везет на себе: прекрасную обнаженную девушку[284], сидящую на его мягком руне. Она жестоко терзается и рыдает… Это долгожданная жертва, Королева Шабаша.

Участники толпятся вокруг нее, проявляя все признаки почтительного нетерпения. Она слезает с барана и под шумные приветственные возгласы скрывает свой стыд за длинными спутанными волосами.

Церемониймейстер торжественно поднимает свою золотую палочку; Дьявол встает и приветствует юную девушку; наконец, он спускается с кафедры: Черпая месса начинается.

Смиренные сатиры вырыли с левой стороны яму в земле: Леонард важно направляется к ней, чтобы помочиться первым. Руководители сборища следуют его примеру. Это — чистительная вода для окропления, которая используется для крещения вновь прибывшей. Затем ведьмы, окунув во влагу два пальца левой руки, благоговейно крестятся в обратную сторону.

И вот процессия вновь приходит в движение. К алтарю Тевтада подводят девственницу, которую должен посвятить Козел; она проходит там одно за другим все таинства преисподней.

После этого ее натирают мазью из шпанских мушек и дурмана: приятное опьянение постепенно охватывает ее несчастное тело, еще не знакомое с судорогами, и вот она уже безумно извивается, еще целомудренная, но уже в плену автоматически возникшего желания.

Перед Входной молитвой Сатана приказывает, чтобы увели детей, слишком юных для участия в великой мистерии — великом святотатстве всеобщего любовного причащения. Они спускаются к прудам Дьявола с прутиками в руках, чтобы пасти там стадо бесчисленных жаб, крещенных и одетых в зеленый бархат или алый шелк, с колокольчиками на шеях.

Между ними и Великим сборищем духи Аэра ткут густое облако, и Леонард переходит к Коронованию вновь прибывшей.

Поваленная на алтарь, напуганная и запыхавшаяся, она принимает страстный поцелуй божества. Страшный разрыв, ожог от раскаленного железного кола, а затем тотчас же — ужас обильного, ледяного разлива…[285]

Но будем краткими! Все демонологи увлекаются слишком добросовестными деталями[286], которые мы не собираемся воспроизводить.

Разнузданный хоровод, извивающийся вокруг этой четы с криками бешеной радости, смешивает, нивелирует пол и социальное положение. Цепочка размыкается лишь для внебрачных, кровосмесительных и содомитских утех, рассыпаясь по равнине при свете луны… Наибольшим почтением пользуется инцест, ведь благодаря ему Шабаш становится вечным «рассадником» Сатаны: «Никогда не было ни одного отъявленного колдуна или чародея, которого не породили бы отец с дочерью или мать с сыном»[287].

Тем временем на самом теле новоиспеченной жрицы — этом трепещущем алтаре — Смрадный козел[288] совершает священнодействие: он приносит зерно в жертву Духу Земли, обеспечивающему урожай, и выпускает маленьких пташек, которые, пересекая ночное небо, доставляют просьбы участников демону Свободы.

Затем на окровавленной спине жрицы замешивают, пекут и освящают символический пирог: это — Confarreatio, гостия нечестивой любви, приношение вселенского зла, инфернальное причастие, которое раздают всему собранию…

Настал час братского пиршества, и малолетние пастушки приводят с пастбища стадо жаб, доверенное их бдительным заботам.

Старые фурии, для которых любовь — лишь бесполезное воспоминание, приготовили различную падаль и зажарили вместе с волшебными травами младенцев, умерших до крещения.

По кубкам разливается мед: участники пируют и напиваются вкруговую. Чудовища-гермафродиты, чертенята под разнообразными масками подают адские пирожки на столы, где крестьянин братается с Сеньором и Прелатом и где самые надменные дамы соседствуют с мужланами и мужланками. К чему кастелянам презирать вилланов?.. Дворяне и простолюдины — все вперемешку, не смешало ли великое слепое Сладострастие их кровь и их слюну?..

Большое свинцовое облако поглотило луну. Лишь пламенеющие костры освещают равнину.

И тогда дважды слышится жуткий и невнятный голос, хриплый и озябший: «Отомстите или умрете!» И тотчас же, подняв мохнатый хвост, которым он прикрывал свой самодовольный срам[289], Леонард роняет под себя одно за другим черноватые зерна… а затем зловонные порошки. Большие куски полотна развернули, согласно обряду, чтобы собрать этот помет, имеющий различную ценность; это яды, эликсиры и зелья, которые вызывают любовь, безумие, смерть, а также таинственные исцеления… Некоторые из них делают бесплодными поля, а другие заражают воздух и вызывают эпидемии. Их раздают всем подряд.

Наконец, осмелев и лихорадочно возбудившись, поднимается Королева Шабаша с разметавшими волосами и раскатистым голосом, грозя небу кулаком вопиет. «Гром Божий, — кричит торжествующая жертва, — Гром Божий разрази меня, если посмеешь!..» Затем она бросается на одну из жаб и яростно разрывает ее своими зубами: «Ах, Филипп! Попадись ты только мне!..»

Тем временем горизонт бледнеет в первых лучах зари. Внезапно Козел превращается в гнусного, совершенно черного петуха с огненным гребешком — и слышится грозное кукареку.

Участники сборища поспешно разбегаются, и всё исчезает…

Не следует полагать, что в это краткое описание можно было вместить все те нелепости и, в особенности, все те мерзости, которыми изобилуют сочинения Боденов, Ланкров, Дельрио, Боге, Шпренгеров, Михаэлисов и прочих демонологов.

Не говоря уже о нескончаемой главе о сладострастных утехах — сокращенной нами до нескольких, облагороженных, к тому же, строк, — мы ничего не сказали о пляске жаб, о жалобах, которые высказывали эти занятные зверушки против ведьмы, слишком заботящейся об их бесценном здоровье, о признании дьяволу в грехах, которые участники забыли совершить, о периодической жатве человеческой плоти под виселицами и о других бесконечных подробностях в столь же «изысканном» вкусе.

Нашей заветной целью было воссоздать эту трагикомедию в ее целостности: само собой разумеется, что, стараясь логически сгруппировать основные сцены, мы не могли примирить мнения всех авторов. Вместо того, чтобы договориться по поводу распорядка церемонии, каждый из них искусно переставляет различные этапы, из которых она состоит. Суть остается у всех неизменной; но что касается некоторых формальных деталей, то было бы трудно добиться полного согласия.