– Будь рыцарем, – сказал король и поцеловал Рено. – И пусть рука у тебя будет такой же твердой, как ты сам.
Со всех сторон послышались радостные возгласы, а дамы замахали шарфами и носовыми платками в ожидании продолжения церемонии. Теперь к только что получившим посвящение рыцарям подвели лошадей, мощных и сильных скакунов, которые были способны нести на себе и рыцаря в полном вооружении, и свои собственные доспехи. Рено подарил скакуна граф Робер, это был першерон, скрещенный с испанской породой, серого цвета, косящий огненным глазом. Звали его Буран, и судя по его виду, имя подходило ему как нельзя лучше. Оглядев своего коня и ласково похлопав его по храпу, счастливый Рено птицей взлетел в седло, не воспользовавшись даже стременем, за что заслужил восторженные аплодисменты. И вот, когда он сидел в седле, ему принесли то последнее, чем еще должен был владеть рыцарь, – копье, на острие которого развевался его штандарт, и щит, достаточно длинный, чтобы закрывал все тело. На щите красовался герб дома де Куртене: на золотом фоне три алых безанта[34], но он был перечеркнут слева направо синей полосой в знак того, что Рено – незаконнорожденный. Как же был горд Рено, неся на своем щите герб! Наконец-то он стал полноправным членом своего рода! Он стал рыцарем! Теперь жизнь открывала перед ним все свои дороги. А он – он мог совершать любые подвиги в честь самой прекрасной дамы на свете, о которой думал днем и ночью и надеялся, что хотя бы иногда она взглянет на него с улыбкой.
Всю вторую половину дня, до наступления сумерек, на большом лугу позади замка придворные любовались умениями новых рыцарей: они мчались галопом, вызывая испуганные вскрики дам, вонзали на скаку в чучела копья. Рено удалось с первого же удара повалить свое чучело, и с первого же удара он сбивал все щиты. Затем юные рыцари соревновались во владении оружием между собой и с другими рыцарями, и Рено и тут отличился. Не раз Маргарита, глядя на него, хлопала в ладоши, наполняя его сердце неизъяснимым счастьем. Если бы он мог носить ее цвета, счастью его не было бы предела…
Сразу после турниров Рено подошел к королеве Бланке, чтобы принести ей свою благодарность. Ее Величество сообщила о своем удовлетворении его успехами, выразив кисло-сладким тоном надежду, что его умения лучше послужат в грядущих сражениях, чем на ровных турнирных площадках…
– Сарацины прочнее соломенных чучел. Помните об этом, когда будете заносить над ними подаренный мной меч.
За все время она ни разу не улыбнулась, но на прощание протянула ему унизанную кольцами руку, и Рено, стоя на коленях, коснулся ее губами и пообещал не обмануть ее надежд, хотя эти надежды показались ему суровым приказом.
Как только вечерняя мгла укрыла долину Сены, все вернулись в замок и сели за пиршественный стол. Праздничную трапезу сопровождали своей игрой и пением музыканты и труверы, гостей и хозяев развлекали жонглеры и фокусники. Закончился праздник далеко за полночь. Король удалился с него давным-давно, он ушел молиться. Новые рыцари выпили, пожалуй, слишком много вина, и, когда Рено добирался по лестнице до своей кельи, глаза у него закрывались на ходу, так ему хотелось спать. Он заснул раньше, чем положил голову на подушку.
На следующее утро после этого чудесного дня, при воспоминании о котором у Санси на глазах всегда выступали слезы, она уехала в родной Прованс. Скоропостижно скончалась ее мать, и отец распорядился, чтобы дочь немедленно вернулась в родные пенаты.
Часть II
Одержимые крестовым походом
Глава 8
На борту «Монжуа»
Сидя на корабельных канатах в недавно выстроенном порту Эг-Морт, Рено смотрел на море, которого и видно-то не было из-за стеснившихся в бухте кораблей крестоносцев. Наступивший вечер принес немного прохлады. Стоял август, самый жаркий летний месяц, и днем солнце так и пекло. На мачтах зажигались фонари, и они казались светлячками, реющими в воздухе, а по мере того, как тьма сгущалась, видны были только эти светящиеся точки, и было их великое множество, потому что бухту заполнило огромное количество военных кораблей и грузовых барж, которые должны были везти провиант и всевозможные припасы. Но пока еще, в последних отблесках угасающего дня, можно было различить фантастические очертания плавучих крепостей, вооруженных не хуже своих сестер на суше и очень на них похожих. По морю готовились поплыть «замки» с мостами и зубчатыми деревянными башенками, раскрашенные в яркие цвета. Башенок обычно бывало три, одна на носу, другая на корме и третья посередине возле главной мачты[35]. Щиты рыцарей, которые собирались плыть на этом корабле, выстраивали вдоль борта, и они служили кораблям дополнительной защитой.
В большинстве своем лишь редкие очень богатые и знатные сеньоры построили для себя собственные корабли – они принадлежали купцам из Марселя и Генуи. Вот уже два года, как король нанял их и оснастил самым лучшим образом для того, чтобы они могли перевезти с наибольшими удобствами его воинов и лошадей. Людовик позаботился обо всем – горы провианта и всего, что только могло понадобиться в походе, ожидало крестоносцев на острове Кипр, который был избран как место сбора. Кипр был католическим королевством, владели им Лузиньяны, и находился он всего-навсего в двадцати пяти лье (обычных, а не морских) от побережья Сирии.
Быстрым движением ладони Рено пригвоздил комара, который уселся ему на шею. Кусачие твари были бичом здешних мест. Порт построили в лагуне, окруженной болотами, ее пришлось даже увеличить в размерах, чтобы она смогла без труда вместить в себя королевскую армаду. Проклятые насекомые были последней неприятностью, а дальше… Дальше только быстрый бег кораблей по волнам сапфирового моря и Земля обетованная впереди! Корабли уже вот-вот готовились отчалить от берега, хотя Рено казалось, что этого не случится никогда!..
За три прошедших года он изъездил немало дорог, следуя за Робером д’Артуа, который всегда и повсюду сопровождал короля. Короля! А вовсе не королеву…
Папа делал все возможное, чтобы все-таки созвать в Лионе собор, который должен был обличить Фридриха, и с высоты своего величия требовал присутствия и участия в нем французского государя. А Людовик не говорил ни «да», ни «нет», стремясь сохранить нейтральные отношения как с непримиримым императором, так и с римским понтификом, которого всячески успокаивал, надеясь, что ему, французскому королю, удастся остаться в роли арбитра между двумя враждующими партиями и в конце концов поспособствовать их примирению. Задача, равная подвигу, учитывая, что Иннокентий предал анафеме и отлучил от церкви того, кого называл «крещеным султаном», и его решение одобрили все кардиналы.