А Рено ее даже не заметил. Он пришел сюда, когда все поздравляющие покинули королевский дворец, посмотреть на свет в окне, перед которым провел всю предыдущую ночь, затаившись в тени и страдая, когда отдаленным эхом, смягченным высокими толстыми стенами, до него доносились крики Маргариты, мучимой родовыми схватками. Она рожала, производя на свет потомство от другого мужчины. А о том, что этим мужчиной был король, которому он поклялся служить и которого должен был защищать, которого он недавно спас, едва не поплатившись за это жизнью, он сейчас забыл. Происходящее наверху обратило его мысли к телесным страданиям, а потом и к телесным наслаждениям, из-за которых возникли страдания, его невинные чистые мечты рассеялись в прах, и в его сердце проник яд жгучей мужской ревности. Он слышал столько восхищенных рассказов об удивительной жизни несравненного Людовика, о его нескончаемых молитвах, покаяниях, суровом аскетизме, что вообразил себе бог знает что! Что святой дух зачинает детей его обожаемой королевы, а Людовик имеет к ним самое туманное отношение. Но крики, которые он слышал, напомнили ему о других, которые, вполне возможно, раздавались на той же постели девять месяцев тому назад, – о криках наслаждения. Рено еще ни разу не прикасался к женщине, но он знал, как занимаются любовью, и этой ужасной ночью с душераздирающей отчетливостью представлял себе обожаемую Маргариту с распущенными темными волосами, обнаженную, принимающую страсть короля, который, оставив свою корону, монашеское облачение и кресты, стал просто мужчиной, одержимым желанием…
Рено отправился спать только тогда, когда крики и жалобы стихли, но заснуть не смог. Он лежал и пытался понять: что же с ним произошло, что случилось? Ведь до этих пор он мечтал об идеальной, бесплотной любви… Кто знает, может быть, после посвящения, а оно будет уже совсем скоро, через несколько недель, на Пятидесятницу, он отправится искать себе какую-нибудь женщину, одну из тех, о которых упоминал граф Робер, советуя ему наслаждаться жизнью, и тогда огонь, вспыхнувший в нем, угаснет. Но вряд ли это ему поможет и вряд ли он пойдет на этот шаг – он желал одну Маргариту, и желал ее со всем пылом забурлившей южной крови, которая раньше не давала о себе знать. Ее частичка досталась ему от принцев-сарацинов, о которых крестоносцы рассказывали, будто они до такой степени нуждались в женской любви, что держали у себя во дворцах не один десяток жен и каждой воздавали честь. Этой ночью их кровь заговорила в нем…
И вот на следующий день к вечеру он вновь вернулся на то же место и стоял перед тем же освещенным окном опочивальни, где, быть может, в тот момент лежала на постели Маргарита во всем своем великолепии.
Глядя на Рено со своего наблюдательного поста, Санси наконец поняла, почему он тут стоит. Ей стало ясно: он любит королеву. Это нетрудно было заметить: его лицо в переменчивом свете факелов дышало любовью. И еще она поняла, что ей не на что надеяться, разве что не придется страдать оттого, что он влюбился в какую-нибудь даму или девицу при дворе… А поскольку королева недостижима…
Со слезами на глазах она отошла от амбразуры, услышав, что ее зовет Маргарита. Разумеется, королева ничего не заметила. Зато дама Герсанда отличалась зоркостью. После встречи с Санси на лестнице она почувствовала к ней большую симпатию, непривлекательность девочки внушала ей сострадание, но она разглядела в ней и гордячку с умным взглядом зеленых, переменчивых, как море, глаз. Она тоже подошла к амбразуре окна, увидела Рено… И… Ей не составило труда понять, что происходит.
Она сделала все, что было необходимо для здоровья Ее Величества, убедилась, что Санси занята, и, быстренько спустившись во двор, подошла к Рено, взяла его за руку и увела, прежде чем он успел понять, что происходит.
– Юный безумец, вот вы кто! – накинулась на него дама Герсанда, отведя в уголок и убедившись, что их никто не услышит. – Вы понимаете, что делаете? Стоите под окнами королевы и пожираете их глазами? Или вы не дорожите жизнью, которую с помощью Господа я вам сохранила?
– Ни одного раза на протяжении долгих дней болезни она не пришла ко мне, дама Герсанда! Не прислала ко мне даже милой дурнушки, которая с ней не расстается… А быть может, я все-таки заслужил от нее хоть одно доброе слово?
– Она… Она была не в состоянии карабкаться на ваши высоты. Что касается «милой дурнушки», я вам многое расскажу о ней, но только тогда, когда вы вновь обретете трезвый разум. Именно к трезвости я вас и призываю. Вы должны обрести ее как можно скорее. Но если вы по-прежнему хотите оставаться безумцем, то знайте: негоже выставлять напоказ свои чувства и слоняться повсюду с видом одержимого. Даже если вы такой и есть. Вы ведь любите ту, кого называете «она», считая все буквы в этом слове заглавными?
– Я умираю от любви.
– Ну что ж, продолжайте в том же духе, и смерть не заставит вас долго ждать! – пообещала Герсанда и повернулась к Рено спиной, собираясь удалиться.
Рено удержал ее.
– Немного сострадания, дама Герсанда! Никто не может представить себе, какие муки я терплю…
– Никто? Неужели вы настолько самонадеянны, что думаете, будто вы один ее любите? Что только вы пали жертвой ее красоты и очарования? Ведь она красивейшая женщина королевства! Мечтая о ней, лишились сна сотни юнцов! Вы читали чудесную поэму под названием «Роман о Розе»?
– Нет, не читал.
– Вы меня удивляете! Ее написал молодой клирик Гильом де Лоррис, который совсем недавно умер. В своей поэме он прославил почтительную любовь, – Герсанда сделала ударение на эпитете, – с которой поэт относится к знатной даме. Эту даму он называет несравненной Розой, она укрыта в далеком саду, и ее оберегают аллегорические персонажи. На трудной дороге, которая ведет к Розе, влюбленному встречаются добрые помощники, но стражи воздвигают новые стены, когда он приближается к ней…
– И чем завершается эта поэма?
– Она осталась незавершенной. Гильому де Лоррису не хватило времени. Королева Маргарита – такая же несравненная Роза, которая из-за слишком настойчивого преследования поклонника может скрыться от его глаз навсегда.
– Вы сказали, что в нее многие влюблены?
– Не притворяйтесь глупцом, милый друг! Она слишком хороша собой, чтобы в нее не влюблялись. А что касается вас, то думайте лучше о приближающейся Пятидесятнице. Ваша душа должна быть так же чиста, как ваше тело. Иначе вам придется отказаться от золотых шпор и уехать как можно дальше отсюда, чтобы получить посвящение из рук какого-нибудь другого короля, но только не Людовика Святого.