Читать интересную книгу Отчаяние - Ильяс Есенберлин

Султан вдруг быстро поднял обе руки к обнажившейся голове. Пробитая длинной тяжелой стрелой лисья шапка мягко слетала на землю. Туленгут прыгнул с коня, подхватил ее и подал султану. К стреле у самого оперения был подвязан кусочек светлой кожи. Аблай развернул письмо… «Будь осторожен, султан… Сегодня ночью один из твоих приближенных людей должен лишить тебя жизни!»

Стрела прилетела слева, из кустов джиды. «Какой меткий стрелок!» — подумалось Аблаю. По всему было видно, что это искренний доброжелатель. Если бы не так, стрелку ничего бы не стоило опустить лук на полногтя ниже. Ищи его потом в этих кустах.

— О чем написано там, на этой коже?! — спросил Бекболат-бий.

Аблай посмотрел в его внезапно побледневшее лицо и равнодушно пожал плечами:

— Так, о тяжести войны пишет.

Бекболат-бий кивнул головой, хоть явно не поверил словам Аблая.

Да, чем дальше, тем сильнее родовые вожди опасались укрепления власти Аблая. Уже несколько раз стреляли в него из засады. Бии и многочисленные его родственники-тюре опасались прихода к власти над всеми тремя жузами султана с твердым характером. Им всегда нравились слабохарактерные и слушающиеся их властители. А в том, что Аблай, придя к власти, сразу же урежет их права, они не сомневались. Именно в борьбе с ними широко использовал Аблай вещих певцов, таких, как Бухар-жырау, выражающих мнение простонародья. Именно на импрам — неродовитую толпу можно было опираться в борьбе со всесильными родовыми биями.

* * *

Вот и Бекболат-бий, один из главных недоброжелателей Аблая, не случайно спросил его о том, что сказано в принесенном стрелой письме. Этот бий, а также его всемогущий отец Казыбек — Гусиный Голос, которому уже за девяносто, не скрывали своего отрицательного отношения к возвышению над ними султана Аблая. Но когда пришла весть о шуршутах, оба они — отец и сын — поняли, что только Аблай сейчас в состоянии возглавить ополчение казахских родов. Что бы там ни было, а табуны Бекболат-бия пасутся чуть ли не по всей границе с бывшей Джунгарий. А прожорливость солдат-шуршутов издавна известна в степи…

— Если шестеро будут враждовать между собой, то обязательно станут жертвой седьмого!

Так сказал Аблаю Бекболат-бий, присоединяясь со своим отрядом к ополчению. Почему же так побледнел он при виде стрелы с письмом?.. Аблай снова оглянулся на быстро катящееся к горизонту солнце. В глубине ущелья загрохотали многочисленные китайские барабаны, извещавшие об окончании битвы.

— Что же, на этот раз и мы подчиняемся их сигналу! — весело сказал Аблай, стегнул коня и поскакал к стоящим в степи юртам.

Загремели казахские даулпазы. В ту же минуту воины опустили руки с оружием, повернулись спинами друг к другу и пошли в разные стороны. Уже при свете луны выехали на поле высокие арбы с подборщиками трупов. Им предстояла работа на всю ночь…

Ставка Аблая находилась на небольшом притоке Или — горной речушке Куркреук. Посредине высились белые юрты Аблая, а с разных сторон ставку окружали шатры многочисленных биев и батыров. У каждой юрты стоял шест с родовым или племенным знаком военачальника.

Проведя короткий военный совет, султан Аблай по давней привычке сразу же лег спать. И хоть спал он чутко, но засыпал сразу, едва коснувшись головой подушки. Как и принято в походе, он лег не раздеваясь, а лишь чуть отпустил пояс и положил рядом лук со стрелами и обнаженный клинок. Но как только утих лагерный шум, Аблай открыл глаза, легко встал на ноги. Ведь недаром предупреждал его об опасности неизвестный стрелок.

Однако Аблай не стал усиливать караул. Посидев несколько минут в раздумье, он усмехнулся и снова лег на плотную жесткую кошму, не так спасавшую от сырости, как от ядовитых пауков предгорья. «Коль суждено мне сегодня умереть, то ангел смерти отыщет меня хоть в золотом сундуке!» — подумал он и тут же уснул опять. В судьбу султан Аблай верил до последнего дня своей жизни.

Черный верблюд-дромадер величиной с гору снился ему. Он захотел заарканить его, но верблюд вдруг превратился в шуршутского дракона и раскрыл кровавую пасть…

— Абеке!.. О султан Аблай!

Аблай успел все же бросить аркан на шею дракона и открыл глаза. Рука его сжимала родовую шашку.

— Это я, мой султан… Я… Нуржан!..

Аблай выпустил серебряный эфес. Тормошил его родной брат средней жены Камшат из рода караул.

— Что случилось?

— Вы рубили шашкой воздух, Абеке!..

— Кто с тобой на посту у шатра?

— Один Малик и я!..

Сон пропал. Аблай лежал и думал о полученном предупреждении. Там ясно говорилось именно о сегодняшней ночи и о том, что покушение должен совершить кто-то из близких. На постах у дверей и вокруг шатра стоят лишь самые близкие люди из доверенных родов атыгай и караул. И еще… Малик!..

Нет, не может быть, чтобы это был Малик, хоть он из башкирского рода. Его прислал сам Карасакал. Но так ли это? Действительно ли Карасакал послал к нему этого самого меткого стрелка и лихого джигита? Надо было спросить об этом старого Кабанбай-батыра!

Карасакал был одним из родовых башкирских вождей, восставших против царицы. Оттесненный регулярными войсками, он ушел в Казахскую степь и был принят казахскими родичами. Многие ушедшие с ним башкиры из простонародья впоследствии вернулись на родину и приняли в отрядах Салавата Юлаева самое деятельное участие в пугачевском движении. А пока что Карасакал, или Кара-хан, как называли его приближенные люди, чтобы избавиться от преследования со стороны царских генералов и одновременно поднять свой авторитет в здешних краях, назвал себя Шуно-Доржи — младшим братом контайчи Сыбан Раптана. При этом он рассказывал, что якобы бежал из Джунгарии от преследований своего племянника узурпатора Галден-Церена…

Казахи так и не выдали его ни царскому правительству, знавшему его как Карасакала, ни джунгарскому контайчи, знавшему, что это самозванец. Все враги джунгар бежали в Казахскую степь и тоже поступали в отряд самозванного «великомученика Шуно-Доржи», ослабляя тем самым главного врага казахов — контайчи. Особо покровительствовал самозванцу знаменитый батыр Кабанбай. Джигиты Карасакала славились своим мужеством и не раз участвовали в битвах казахского народа с тем же самым контайчи, а затем и с китайскими регулярными войсками. После захвата Джунгарии войско Карасакала еще больше увеличилось за счет успевших избежать уничтожения джунгарских джигитов.

И вот не так давно этот Карасакал, пользовавшийся особым доверием Аблая, прислал ему одного из своих приближенных джигитов — Малика. Своим воинским умением и меткостью в стрельбе тот сразу завоевал доверие султана. В последнее время Малик стоял на часах при юрте Аблая вместе с самыми доверенными людьми.

* * *

Синяя рваная тучка нашла на луну, и Малик обнажил холодный нож. Уже рука напрягалась в предчувствии страшного прямого удара под ложечку, и родич султана Нуржан повернулся к нему нужным боком, как вдруг негромкий сдавленный крик послышался из белой юрты, которую они охраняли. Нуржан откинул полог и принялся тормошить Аблая, которому приснился кровавый дракон. Не отпуская костяной рукоятки ножа, Малик напряженно прислушивался к тому, что говорится в юрте…

Нет, не Карасакал прислал Малика к Аблаю, а совсем другие люди… Правители Кокандского ханства давно уже следили за успехами Аблая. Избавившись от джунгарской угрозы и отделенные пока что отрядами того же Аблая от смертоносного дыхания шуршутского дракона, они решили воспользоваться положением и охватить как можно большую территорию по среднему течению Сейхундарьи, а если удастся, то и по ее нижнему течению. Один лишь султан Аблай со своим войском представлял тогда на казахской земле какую-то политическую и военную силу. Со смертью его, как они надеялись, намечающееся единое ханство снова рассыплется на тысячу частей, которые можно будет заглатывать одну за другой, не встречая серьезного сопротивления. И наемный убийца Малик, хитрый и коварный, как змея, прибыл к Аблаю по их поручению. Нечислимые блага были обещаны ему по удачном завершении дела…

Время не ждет. Еще утром ему передали прямое указание из Коканда поторопиться. Оседланный конь-аргамак с обвязанными мешковиной копытами и мешком на морде ожидает в полуверсте от султанского лагеря. Да вот не вовремя проснулся Аблай!

А может быть, все это неспроста — осторожность Нуржана, с которым Малик давно уже внешне подружился, пробуждение султана. Да и сам султан выглядел сегодня настороженным. Или это только показалось?

Лишь один глухонемой джигит-коновод прибыл с Маликом в ставку султана Аблая якобы от Карасакала. Был он беглым башкирским туленгутом, и в Кокандском ханстве оставались два его сына. Глухой не знал, с каким поручением послан его хозяин Малик, но сегодня утром он видел кокандского связного, передавшего Малику лоскут с какими-то письменами. Возможно, глухой заглянул в этот лоскут бумаги, когда убирал шатер, пока Малик разговаривал с прибывшим? Нет, это невозможно: туленгут так же безграмотен, как и глух!..