в Кабул, готов опять молотком стучать вместе с дядюшкой Фатехом. Как он там без меня, не знаешь?
— Заглядывал к твоему дядюшке в мастерскую перед отъездом… Крепится старик, о тебе злодее и слышать не хочет. Только глаза в сторону отводит, начинает сморкаться, когда имя Салеха кто вспомнит, — рассказывает разведчик. — Предложил было ему деньги, а чтоб не обиделся, попросил принять в долг, до возвращения племянника. А он как пошлет меня вместе с тобой куда подальше.
— Узнаю характер дядюшки… А как поживает тетушка Анахита?
— Здорова, занята по дому. Фатех говорит, что сносу нет его старухе… Скрипит, как немазанная арба, а на своем горбу все тащит к себе в гору — и воду, и дрова, и продукты.
С замиранием сердца закрываю глаза и вижу усталое, раньше времени состарившееся лицо тетушки Анахиты, все в глубоких морщинах. Ей непонятно, почему я ушел из дома, бежал от добра к чужим людям, на край неведомой пропасти. Попробуй, разберись темный, неграмотный человек в этом запутанном, неспокойном мире, за что убивают друг друга, почему люди стали хуже хищных зверей. Война отняла Салеха. Потеряла покой, не спит по ночам Анахита, душою мается… Значит, снова чем-то не угодила Аллаху, если послал ей новые муки и испытания… Она не ропщет на всевышнего, все снесет и вытерпит безропотно, с покорностью. Лишь бы жив был ее Салех, грозные тучи проходили мимо его головы, седина не липла пухом к копне черных волос. Я вижу ее глаза, полные слез, они подняты к небу с надеждой и мольбой…
— Э, да ты я вижу, дружище, никак задремал? — говорит мне Ахмад, слегка задев меня своим плечом.
— Да нет… Просто дом вспомнил, тетушку Анахиту… Для меня она — мать родная… Как думаешь, скоро я ее увижу?
— Не знаю, — отвечает мой старый товарищ. — Наверное, когда покончим со всей контрой, как с шайкой Али Шаха.
— Али Шах разгромлен?
— А разве ты об этом ничего не знаешь? — искренне удивился Ахмад, — неужели о разгроме этого матерого зверя не сообщалось в зарубежных газетах?
— Ты же знаешь нашу «свободную» прессу… Она пишет только то, что угодно хозяину… А он здесь один — ЦРУ.
— Да, такому хозяину успехи народной армии явно не по вкусу, — соглашается со мной Ахмад, закуривая новую сигарету. — А знаешь, кто нам помог справиться с Али Шахом? Твой приятель по несчастью мулла Хабибула.
— Так значит я не ошибся… Его голос… женщина в чадре на аэродроме! Он с нами?
— С нами! — подтверждает разведчик. — Остался в рядах солдат народной армии до полной победы. Мы тут с ним сделаем одно дельце, а потом уже мулла в Мекку направится к святому храму Кааба, — улыбается Ахмад. И снова на часы свои посматривает.
— Не торопись… Побудь еще со мной немного, — прошу я друга. — До рассвета еще целый час… Расскажи, как удалось покончить с Али Шахом.
— Что ж, время у нас действительно еще есть… Можно и рассказать, — соглашается он со мной…
И я услышал страшную историю последнего преступления одного из сподвижников лидера «Шамшари ислами» — Али Шаха.
ГЛАВА XXXV
Насилье в мире, как и мир, старо,
При нем не может расцвести добро.
И даже ветвь, зеленая от страха,
Цветов не извлекает серебро.
Камаладдин Исфахани
А было это так. Три дня гонялся я за бандой Али Шаха, а он все уходил от моего отряда, ловко умел следы свои заметать. Люди устали, решил сделать привал подольше, дать возможность отдохнуть солдатам, привести себя в порядок. Только палатки поставили, обед стали в котле варить, привели задержанного человека с опаленным огнем лицом, на которое смотреть страшно.
— Я мулла Хабибула… Нашел своего палача Али Шаха. Скорее спешите в горный кишлак, помогите свершить правосудие во имя господа нашего!
Тут же поднял своих бойцов по тревоге — и в погоню.
Но мы опять опоздали… А всему виной эта проклятая снежная пурга. Налетела нежданно-негаданно, замела все тропы, с ног валит… Сколько живу, а такого января еще не помню. Солдаты проваливались по пояс в снег, ругались, подталкивали друг друга, ползли на карачках, выбивались из сил… Замрет цепочка, поостынет на ветру и снова вперед. Туда, где почти под облаками, птичьими гнездами прилепились ханы к вершине белесой горы. Кишлак небольшой, всего несколько семей. Сейчас они все тут, рядом, в конце кривой улочки, недалеко от старой, развесистой чинары. Лежат посемейно: старики, дети, отцы, матери. Снежная пороша стала их смертным саваном. Надрывно, выворачивая душу, воют собаки. Поджав хвосты, задрав морды к небу, они не уходят от своих хозяев. Ждут, когда их окликнут, погладят по жесткой шерсти и воют, воют проклятые, раздирая душу. Из всех жителей кишлака в живых остался один майсафа[29]. Белобородый, лицо землистое, с глубокими морщинами, замусоленный халат на худых плечах. Говорит не спеша, каждое слово как через сито просеивает.
— Не знаю, почему не упал. Видно, так было угодно Аллаху. Промахнулся душман, который целился в меня. А другие нет… Все здесь полегли. И стар, и мал. По приказу главного начальника Али Шаха.
Опять он… Хабибула правильно вывел наш отряд на его след, да пурга сойтись в бою с Али Шахом помешала.
Сын крупного помещика, он бежал в Пакистан сразу же после Апрельской революции. Прошел хорошую подготовку в учебном лагере афганских контрреволюционеров под Пешаваром. Вернулся на родину не один, привел банду душманов. Группа небольшая, мобильная. И страшная. Главная задача ее — запугать местное население. Убивать всех тех, кто поддерживает народное правительство Бабрака Кармаля. Убивать, но не просто вешать или расстреливать. В каждую казнь, как известно, он вносит элемент садистской «романтики».
В этом маленьком кишлаке Али Шах задумал новую казнь. В программе лагеря под Пешаваром она значилась, как «своеобразный психологический этюд»…
— Не по душе пришлись нам люди Али Шаха. Нагрянули они в кишлак как снег на голову. Говорят об Аллахе, а поступают по-дьявольски. Овец наших без спроса режут, афгани требуют, греха не боятся… — рассказывает чудом уцелевший майсафа. — Земля слухом полнится… Знали мы, что недалеко от нас охотитесь за Али Шахом… Староста Рахновар, с согласия старейших, послал своего младшего, Махаммада, к вам навстречу… Да беда с ним приключилась… Не дошел… — Майсафа глубоко вздохнул, закашлялся.
С Махаммадом действительно приключилась беда. Недалеко от кишлака мальчик встретил трех вооруженных людей. Они были в форме солдат народной армии. Обрадовался, бросился к