За фельдшера я был полностью спокоен. Молодой хлопец под тридцать — спокойный, уравновешенный в самых тяжёлых обстоятельствах, уверенный в себе и хладнокровный. Немногословный, с большим боевым опытом. А командиром группы, которой я его придал, пошёл очень опытный разведчик, с которым они много раз ходили в поиск ранее и понимали друг друга с полуслова. По совокупности немногих признаков — как они переглянулись с командиром, как он поправил ремень автомата на плече, как кивнул мне в ответ на краткий инструктаж — я сразу понял, что за него можно не беспокоиться. Проверили канал связи — я ему выдал свою запасную рацию — и он беззвучно растаял в темноте вместе с командиром своего отряда.
Со вторым прикомандированным медиком всё было намного хуже. Вроде тоже молодой парень, с первых дней в нашем движении, стоял с арматурой на блокпостах. Трудится в подразделении реально самозабвенно — по несколько дежурств кряду. Выезжает на вызовы с бригадами под обстрелами. Я его планировал на роль своего нештатного зама, брал с собой во все инспекционные поездки по подразделениям, натаскивал и обучал. Вроде по всем формальным признакам — самое время пройти обкатку боем. Тем более что Шайтан — опытнейший командир разведроты. Держись рядом с ним — и всё будет в порядке.
Однако ещё перед боем я обратил внимание на поразительный упадок морального духа у этого, в общем-то, толкового молодого офицера. Особенно меня поразило, что в ответ на мои инструкции, кивнув, он как-то равнодушно ответил: «В общем, всё равно умирать». С одной стороны, я сразу понял, что человека с таким настроением в бой посылать нельзя. С другой стороны, замены ему не было: нештатная «ударная группа» моей медицинской роты составляла на этот бой экипаж МТЛБ, и кого-либо из них выделить было нельзя, потому что тогда оставшиеся не смогут выполнять задачи на бронетехнике. Врачебный коллектив составляли либо мужчины солидной комплекции «под пятьдесят», без всякой выучки и боевого опыта — готовые мишени на поле боя, либо женщины — которых в стрелковую цепь тем более не пошлёшь. Это был тот весьма частый для командира на войне случай, когда необходимость заставляет посылать кого-либо из подчинённых в бой — при этом ты отчётливо видишь, что делать этого нельзя.
Оставалась надежда, что Шайтан всё сделает грамотно и, как бывало всегда, всё обойдётся. Я крайний раз напомнил своему офицеру, чтобы держался рядом с командиром роты и слушал его указания, и подошёл к небольшому кружку командиров подразделений. Они немного были удивлены, увидев здесь, «на передке» начальника медицинской службы бригады. Все офицеры «управлений служб бригады» дружно прятались в штабе, кроме начальника штаба бригады, — этот толковый, решительный и знающий офицер был здесь, он-то и осуществлял общее руководство процессом «на месте». Привычно посетовали на отсутствие связи, которую нам обещали-обещали, да так и не наладили. С завистью посмотрели на моего «Кэнвуда» — у меня в медицинской роте было два десятка радиостанций, присланных моими друзьями — гораздо больше, чем в любой роте, включая разведроту. Перекинулись несколькими словами и разошлись по подразделениям. Повисла та особая, томительная пауза, когда посланные приказом войска уже ушли вперёд, но ещё не встретились с противником. На весах Всевышнего уже решено, кому совсем скоро лечь в землю.
…А наши пули уже в стволах.А в наши мины взрыватель вдет.Но знает только Иисус да Аллах,Кого, когда, почему и где…
Пули уже в стволах, но минуты до того мига, когда они вылетят и начнут терзать горячую плоть, растянулись, повисли в воздухе густой пеленой…
С тяжёлым воем прошли над головой снаряды наших гаубиц. Небо впереди расцвело ярчайшими бутонами разрывов. И не успел стихнуть грохот артподготовки, как воздух разодрала бешеная дробь стрелковки. Наша пехота пошла в атаку.
С этого мгновения секретность предстоящей операции существовать перестала. Я вызвал свои медицинские средства усиления: было совершенно очевидно, что одним-двумя ранеными не ограничится, и нам предстоит много работы. Разбрасывая лужи, примчалась ещё одна «Скорая» — степенно лязгая траками, подкатил МТЛБ.
Начальник штаба руководил боем по рации и телефонам, я стоял рядом и молча ждал. В душе медленно скручивалась тяжёлая пружина ожидания. Работа тактической медицины — пойти туда, где самое пекло, где пехота лежит, не поднимая головы, и снег под многими ребятами тает в багряных лужицах крови, выдернуть тех, кто лёг — как минимум, раненых, если получится — и убитых, и вернуться. И так — столько, сколько надо. Вернуть бойцов в строй, спасти мужей, детей и братьев для их близких. Поэтому я очень люблю свою работу.
Наконец-то ситуация более-менее определилась.
— Наша пехота понесла тяжёлые потери. Они на позиции возле элеватора, за Михайловкой. Выдвигайтесь туда. Заберите раненых.
Я кивнул, и мимо нашего МТЛБ проплыл наш блокпост с флагом ДНР — мы пошли вперёд, за Михайловку.
В селении, как и положено в разгар боя, было абсолютно пусто. Многочисленные воронки, в том числе и свежие, и свист пуль отовсюду. Частично выбитый, частично подходящий на подмогу своим свежими силами, противник активно сопротивлялся. Где находился элеватор — это был неразрешимый вопрос. В таких ситуациях всегда очень важно в спешке не выскочить прямиком на вражеское подразделение.
— Поворачивай к дому, осмотримся! — перекричать движок МТЛБ задача непростая, несколько часов удаётся максимум, а потом голос пропадает на пару дней минимум.
Мехвод ловко приткнул плоский лоб брони к синим воротам углового дома, стрелой вылетел из люка, залёг у гусеницы с автоматом. Егор — феноменальный, прирождённый воин. Стрелок, разведчик, водитель и механик-водитель, который водит всё, что движется, и стреляет со всего, что плюётся огнём, до ПЗРК включительно. Башенка МТЛБ чутко повела жалом ПКТ. На пулемёте — Ангел, у неё опыт ещё с Чечни, за неё тоже можно не волноваться.
Так, это всё хорошо, но у кого же всё-таки нам узнать дорогу к этому … элеватору?
— Какого хрена прётесь прямо в дом?
По двору неспешно шествовал весьма гневный хозяин. Если честно — я чуть обалдел. При такой активной стрельбе, будучи безоружным гражданским, выйти ругаться невесть к чьему танку, который стоит у ворот, — это надо быть весьма смелым человеком.
— Сожалеем, что побеспокоили вас. Подскажите, пожалуйста, как проехать к элеватору?
— Туда, туда и там повернёте!
Снова бряцает под гусеницами асфальт. Я ещё успел подумать:
Был страшный бой. Всё помню как спросонку,Но только не могу себе простить —Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,Но как зовут — забыл его спросить.
Идут годы, проходят десятилетия — но, как в Великую Отечественную, бьёмся против фашистов в тех же самых местах и так же как тогда, местные жители помогают нам.
У элеватора было весьма шумно. Если по всему населённому пункту пули свистели, то здесь они гудели как пчелиный рой. Противник был в нескольких сотнях метров от наших стрелковых цепей, и обе стороны ожесточённо стреляли друг в друга.
Здесь же был мой командир эвакуационного взвода. Оглушенный, еле стоящий на ногах, но живой, чертяка! Он руководил погрузкой раненых в один из МТЛБ пехоты. Мы быстренько засунули их всех в десантный отсек, я сбегал к командирам, объяснил, где у нас развёрнут перевязочный пункт на окраине Горловки. И мы побежали забирать тех, которые уже не раненые… Погибших было много, не менее семи человек. Большинство их раздавило танком.
Погибших закинули на броню, я сел тоже сверху и на ходу руками придерживал тела погибших ребят, чтобы они не попадали с брони. Ангел пересела на место командира и показывала дорогу мехводу. Следом за нами летел МТЛБ с ранеными.
Тягач с ранеными у нашей полевой медицинской точки я задерживать не стал — он понёсся сразу во вторую больницу. Ехать до неё было менее двадцати минут, умирающих среди раненых не было, — тяжелораненого вытаскивать из-под брони на мороз только затем, чтоб спустя те же двадцать минут повезти в ту же больницу, но уже на другом транспорте, совершенно бессмысленно. С ними уехал и контуженный, но, к счастью, живой командир эвакуационного взвода. С нашего МТЛБ начали сгружать тела погибших ребят, аккуратно выкладывать на чистый снег вдоль обочины. Пару тяжёлых раненых аккуратно выгрузили из нашего МТЛБ, и доктора стабилизировали их состояние в «Скорых», перед тем как везти больницу. Потом поодиночке стали прибывать разные единицы транспорта из освобождённых нами Озеряновки и Михайловки — «Уралы», «КамАЗы», реже — бронетехника. Поскольку у нас на медпункте были доктора высшей квалификации, то получалось, что спустя несколько минут после ранения пациенты получали не просто «первую доврачебную», но и «первую врачебную», и даже «квалифицированную врачебную» помощь.