лица колхозников, и уже следующие кадры — новенькая, броская на вид сельхозтехника, прибывающая из-за рубежа.
Ягода уже догадывался, о чем может пойти речь, и уже просчитывал варианты ответа, который мог бы удовлетворить Сталина.
На экране промелькнул последний кадр, зажегся свет, и наступила гробовая тишина, которую не очень-то спешил прерывать хозяин Кремля. Наконец он повернулся к сидевшему рядом с ним Молотову, и в этой могильной тишине прозвучал его негромкий голос:
— Вы уверены, что колхозники действительно радуются той технике, которую показали нам в кино?
Сидевший позади Молотова Ягода увидел, как покраснела и напряглась шея председателя Совета народных комиссаров, да и сам он стушевался немного. Пока шла кинохроника, он просчитывал мысленно причинную связь между тем, что было заложено промеж кадров кинохроники, и теми людьми, что были вызваны на этот просмотр, и в уме склонялся к мнению, что хозяйский гнев выльется на слабосильную механизацию сельского хозяйства, которая ломается чаще, чем ее успевают латать, да на отечественных механизаторов, которых только что оторвали от примитивной сохи.
«Вы уверены, что колхозники радуются той технике, которую показали нам в кино?»
А на экране только что высвечивались новенькие, поблескивающие смазкой тракторы, сенокосилки и прочая сельская дребедень, которую поставляет заграница. Теперь, чтобы не сесть жопой в лужу, надо было слушать в оба уха. Что-то скажет заика Молотов, которого Ягода откровенно недолюбливал и которому завидовал в душе? А вместе с завистью накапливалась и ненависть. Еще бы! Из бывших дворян, еще в юности примкнувший к революции, вполне приличное образование, что позволяло ему смотреть на остальных свысока, да и его настоящая фамилия чего стоит — Скрябин!
«Вы уверены, что колхозники…».
— Я в этом даже не сомневаюсь, товарищ Сталин.
Ягода внутренне напрягся, а в голосе Сталина уже сквозили повелительно жесткие нотки хозяина Кремля:
— В таком случае мне непонятны жалобы на участившиеся поломки закупаемой нами сельхозтехники.
«Вот оно! — сам себя похвалил Ягода, правильно определившийся в позиции Сталина. — Поломки!» К нему тоже доходили сведения, что кое-где колхозные умельцы все еще возятся в мастерских с тракторами и прочей пахотной техникой, тогда как ее ждут на полях. Но при чем здесь «радость» колхозников относительно «той техники, которую показали нам в кино»? А в кино показали новенькую сельхозтехнику, закупленную за рубежом.
Во всем этом скрывался какой-то подвох, и Ягода более сторожко прислушался к тому, что скажет Молотов.
— Я… мы, конечно, уточним, — замялся с ответом Молотов, и тут же не выдержал, спросил: — Эти жалобы… жалобы с мест, товарищ Сталин?
— Да, конечно, — неторопливым кивком головы подтвердил Сталин.
— Может быть, участившиеся случаи диверсии? — предположил Молотов, и это была его ошибка. Сталин отвергал даже допустимость мысли о том, что его детище, коллективизацию, может не принимать народ, и премудрый змей Молотов, видимо, здорово просчитался, решив сразу же перевести хозяйский гнев на своего опричника.
И Ягода почувствовал это в той желчной резкости, которой наполнились слова Хозяина:
— Мы не исключаем отдельных случаев диверсии, с чем, думаю, разберется товарищ Ягода, но нельзя списывать все ваши неудачи только на врагов колхозного строя, который уже победил в нашей стране и преимущества которого налицо.
Он с силой произнес «ваши неудачи», и этого не мог не заметить не только Ягода, но и сам Молотов.
— Товарищ Сталин… — попытался было оправдаться он, однако хозяин Кремля остановил его привычным для собравшихся плавным движением руки.
— Не торопись, тебе еще будет что сказать. — И уже продолжая прерванную Молотовым мысль: — Так вот, нельзя всё списывать только на кулаков, которых мы уже уничтожили как класс. Мне рассказывали о случаях, когда закупленная нами сельхозтехника ломалась еще до того, как выходила на наши поля. И есть мнение, что вместе с хорошими образцами к нам поступает бросовый, недоброкачественный товар. В частности, это касается последней партии, которую нам поставили из Америки.
Наступило гробовое молчание, от которого Генриху Григорьевичу стало немного не по себе. Все шишки вроде бы летели в сторону председателя СНК, однако Ягода слишком хорошо знал нрав и кошачьи повадки Сталина. Хозяин Кремля мог в любую секунду поменять направление своего гнева, а в эти минуты он едва сдерживал себя.
Молчал Молотов, молчали собравшиеся в кинозале, молчал и сам Сталин, неторопливо попыхивая своей трубкой. Наконец, видимо, немного успокоился и негромко спросил, всё также обращаясь к Молотову:
— Хотелось бы услышать ваше мнение. Я имею в виду поставки из-за рубежа.
— Да, конечно, — всколыхнулся Молотов. — Правда, я уже докладывал об этом на заседании Совнаркома, но готов повторить еще раз. Тем более что положение, сложившееся на внешнеторговых закупках, можно охарактеризовать довольно кратко. Из-за увеличившегося объема поставок в СССР к этому делу подключились, видимо, и недобросовестные фирмы, которые делают на этом свой грязный бизнес.
— То есть, — нахмурился Сталин, пыхнув трубкой, — мы расплачиваемся с ними весомой валютой, а они нам…
— Ну-у, я бы не взял на себя ответственность утверждать столь прямолинейно, — замялся Молотов, — тем более что основные поставщики вполне добросовестны при выполнении своих обязательств. И только примазавшиеся к ним…
— Вам удалось что-нибудь прояснить относительно той партии американской сельхозтехники, о которой мы уже говорили? — перебил Молотова Сталин.
— Да, товарищ Сталин.
— И уже известно имя поставщика?
— Арманд Хаммер.
— Хаммер? — пыхнул трубкой Сталин. — Это тот американец, который гордится своей дружбой с Троцким?
— Он самый, — кивком головы подтвердил Молотов. — Но, как утверждают наши товарищи, он искренний друг Советского Союза и… вроде бы как надежный партнер.
— Друг… но только Троцкого, — пробурчал Сталин и замолчал надолго, раскуривая свою трубку. Наконец вскинул на Молотова глаза и негромко произнес: — И чем же мы расплачиваемся с этим другом?
Чутко прислушиваясь к диалогу между хозяином Кремля и председателем Совета народных комиссаров, Ягода вдруг почувствовал, как его спина покрывается холодным потом. Этот интеллигентик, вышедший из обедневших дворян Скрябиных, уже давно поднимал вопрос о том, что пора бы положить конец растаскиванию тех художественных ценностей, которые он относил к достоянию страны, однако его оппоненты, в число которых входил и он, Генрих Ягода, сумели-таки настоять на своем, и государство продолжало расплачиваться с зарубежными партнерами фамильными драгоценностями царской семьи, шедеврами русской живописи и прочая, прочая, прочая — всего не перечислить.
Ягода ждал приговора, однако Молотов почему-то решил пощадить его, и ответ был более чем расплывчатым:
— Учитывая наши затруднения с золотовалютным запасом, Хаммер готов пойти нам навстречу и согласен на эквивалентную замену.
Сталину не надо было разъяснять, на какой «эквивалентной замене» настаивает Хаммер, и он не удержался, чтобы не съязвить:
— То есть, американский