них не смылась вся кровь. После чего умылся, превозмогая боль, и с максимальной осторожностью ополоснул теплой водой окровавленную голову.
Судя по всему, ссадина была довольно обширная, и он вновь порадовался за себя, что столь дешево обошлась его встреча с киллером. А то, что под пьяного сработал опытный киллер, неплохо владеющий кастетом, в этом он даже не сомневался.
Промокнув лицо и голову сухим полотенцем, которое сразу же окрасилось кровью, он прошел в комнату, достал из бара початую бутылку армянского коньяка и прямо из горлышка сглотнул несколько булек. По телу мгновенно разлилось тепло, и не прошло пяти минут, как стала рассасываться боль и одновременно с этим стала возвращаться ясность мысли.
Семен вновь приложился к бутылке и уже сделал пару глотков, как вдруг ожил мобильный телефон.
Посмотрел на часы — и удивился звонку. Без двадцати час. Время, когда все нормальные мужики уже поспешают от своих любовниц домой или же, на крайний случай, томятся со своими женами в постелях, однако мобильник продолжал повторять одну и ту же мелодию, словно оголодавший попугай на жердочке.
Звонил Стогов.
— Ты, конечно, того… извини, ежели ото сна оторвал, — расшаркался он в извинениях. — Но сам понимаешь, нужда вынуждает.
По расслабленному голосу капитана можно было догадаться, что ничего особенного не произошло, по крайней мере новых трупов по делу Державина не прибавилось, и это несколько успокоило моментально насторожившегося Семена.
— И что за нужда такая? — поинтересовался он, проходя в кухню, чтобы хоть присесть на что-нибудь.
Несмотря на то что уже не было прежней саднящей боли, голову словно стянули горячим жгутом и все также немного подташнивало. Он хотел было рассказать Стогову о том, что случилось с ним в подъезде, однако пока что решил воздержаться и выслушать сначала Стогова.
— Будто сам не догадываешься. Иконописец твой, Лука Ушаков! Или может, не ты эту задачку моему шефу подкинул? Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что.
— Ну уж простите великодушно, господин капитан, — начиная заводиться, процедил Семен. — Однако с меня-то чего желаете? Тем более в это время.
— Ладно уж тебе, не бубни, — буркнул Стогов. — На том свете угольками рассчитаемся. Но и меня пойми правильно. Завтра в девять начальник архива ждет расширенную информацию по твоему иконописцу, а я только и могу, что обозначить примерный год, когда он был задействован. А этого, как сам догадываешься, маловато для вводной. Так что уж еще раз извини, что потревожил в столь неурочный час, хотя для блага Отечества мог бы поработать и в это время, и колись относительно Луки Ушакова. Всё, буквально всё, что сумел о нем накопать.
Вслушиваясь в басовитый рокоток Стогова и одновременно думая об исчезновении икон из тайника Ушаковых, чему предшествовало убийство Ефрема, Головко вместо того, чтобы рассказать Стогову о своем втором рождении да пожаловаться на занозистую боль в голове, довольно бодро произнес:
— Насчет Луки Ушакова я тебе чуток попозже всю информацию выдам, а теперь слушай сюда. По вашему ведомству, случаем, не всплывала партия весьма ценных икон с криминальным душком?
— А с чего бы вдруг ты спросил об этом?
— Потом объясню, а сейчас — «да» или «нет».
— Естественно, всплывали. Но смотря на каком отрезке времени? Если взять за последний год или полугодие…
— Меня интересует совершенно свежий материал. Не исключаю даже оперативную информацию.
Довольно длительное молчание, и наконец весьма осторожное:
— Насколько я догадываюсь, у тебя появилась информация…
— Считай, что угадал.
— И что, довольно крупная? — моментально зацепился Стогов.
— Точно пока что сказать не могу, но, судя по всему, весьма крупная.
— Московская школа? Владимирская? Или кто-то из знаменитых? — продолжал допытываться Стогов, в голосе которого прорывались нотки откровенной заинтересованности.
— Насчет школ не знаю, хотя возможен даже «Спас» самого Рублева или же писанный его учениками.
— Даже так?!.
— Я же тебе говорю, что возможен. Но что наиболее вероятно, в этой партии могут быть работы Симона Ушакова.
Стогов молчал, видимо переваривая полученную информацию, и Головко вынужден был подтолкнуть его:
— Слушай, Андрюха, я тебя знаю не един день, так что давай-ка без темноты. У тебя что, действительно есть какая-то информация?
— Вот и я о том же, без темноты, — пробурчал Стогов. — Однако, как сам догадываешься, разговор далеко не телефонный, а сейчас час ночи.
— А кто тебе сказал, что у нас с тобой нормированный рабочий день? — изумился Семен. — Тем более, как ты любишь выражаться, для блага Отечества… Короче, бери бутылку коньяка и приезжай ко мне. Считай, что закуска уже на столе. Да, и вот что еще… Ты не мог бы заехать по пути в какую-нибудь дежурную аптеку…
— Что, будут телки? — заржал явно повеселевший Стогов. — Презервативами запастись?
— Если бы тёлки, — заставил себя улыбнуться Семен, осторожно дотрагиваясь рукой до ноющей ссадины на голове. — Меня тут в подъезде какой-то добрый человек дожидался с кастетом в руке. Так что, как жив остался, до сих пор не пойму.
— И… и что? — оборвал смех Стогов.
— Вроде бы, ничего страшного, но в крови и рубашка вся, и ветровка, да и шею едва отмыл.
— Так… так чего ж ты молчал?!
— Да вроде бы отпустило малость, к тому же в доме коньяк был, а сейчас вроде как опять подташнивает.
— Идиот! — выругался Стогов. — Вот же идиот! Короче так, я заруливаю в аптеку, в магазин и лечу к тебе. Посмотрим что к чему, и я вызываю врача. Так что жди. И если в состоянии, постарайся подготовить информацию по Луке Ушакову.
Глава 26
Размышляя о превратностях своей судьбы и в то же время не забывая поглощать пельмени тройной начинки, вкуснее которых не было, казалось, на свете и которыми он не мог насытиться, вкушая их то с маслом, то со сметаной, а то и просто с разведенным уксусом, Пенкин едва не поперхнулся, заслышав паскудный вой лагерной сирены, которой его мобильник напоминал ему обо все тех же превратностях жизни, не позволяя расслабляться.
— Зиновий Давыдович? Игорь беспокоит.
— Узнал. Мог бы и не представляться, — хмыкнул Пенкин, потянувшись свободной рукой за фужером с пивом. — Чего скажешь, друг мой Костырко?
— Да вот, хотелось бы встретиться.
— По делу или опять из пустого в порожнее будешь перекладывать?
— По делу.
— Тогда считай, что разговор состоялся, — отхлебнув глоток холодного пива и почувствовав, как радостным перестуком забилось сердце, произнес Пенкин. Этот стригунок перепончатый и его хозяин все-таки пошли на его условия, а это значило, что на саратовскую зону он не вернется. Теперь только бы не сорвалась