Крестьянский союз не дерзал нападать на Советы крестьянских депутатов с открытым забралом. Он даже участвовал во Всероссийском съезде крестьянских Советов. С его точки зрения, Советы были органом, существовавшим только до Учредительного собрания, чтобы наблюдать за Временным правительством и поддерживать министров-социалистов. Напротив, Крестьянский союз должен был стать постоянной политической организацией, представляющей интересы деревни. Главный комитет Крестьянского союза ясно давал понять, что в отличие от Советов, поддерживающих социалистов, он безоговорочно поддерживает все Временное правительство в целом.
Логика ситуации диктовала Крестьянскому союзу, что он должен созвать свой Всероссийский съезд сразу за Всероссийским съездом крестьянских Советов. Эта сепаратистская тенденция союза вызвала тревогу у вождей крестьянских Советов. Крестьянское движение оказалось решительно расколотым. Лидерам союза пришлось выбирать между союзом и Советами. Многие из наиболее видных представителей союза выступили за его ликвидацию. Министры-социалисты Пешехонов и Чернов также отказались участвовать в съезде союза. Остальные члены Главного комитета упорно защищали свою позицию и все же сумели созвать съезд 31 июля в Москве. После того как президиум отказался предоставлять слово тем, кто выступал против самостоятельного существования союза и за его слияние с Советами, меньшинство демонстративно покинуло съезд. Часть делегатов разъехалась. Оставшиеся в количестве ста пятидесяти человек (к концу их было меньше сотни) настояли на выборах Организационного комитета. Московский съезд закончился полным провалом. Он не выдерживал никакого сравнения со Всероссийским съездом Советов крестьянских депутатов, на котором присутствовали 1353 делегата. После съезда в провинции началась борьба между Советами крестьянских депутатов и местными отделениями союза, которую выиграли первые, после чего последние почти полностью потеряли влияние. Исключениями были Дон и Украина.
Характерно, что после сильного давления слева съезд Крестьянского союза выражал свой «правый» характер только в области абстрактной политики. В общественном смысле он жестоко обманул надежды цензовой демократии. Вместо «свободы обмена» он потребовал установления твердых цен на промышленные товары, «передачи всей земли в пользу трудящегося крестьянства без выкупа» и отмены «частной собственности на землю».
Теперь помещикам оставалось только одно: попытаться отсрочить созыв Учредительного собрания, а тем временем выжать из своих имений все что можно. Имения можно было закладывать и перезакладывать; это давало их владельцам намного больше, чем правительственная компенсация. Можно было «снять сливки», вырубив ценные леса, продав породистый скот и механическое оборудование. Можно было реально или фиктивно разделить имение на части, чтобы скрыть излишки земли по сравнению с нормой, гарантированной после конфискации. Землю можно было продать иностранцам, права собственности которых защищали другие государства. Безудержная спекуляция земельными участками стала обычным делом.
Крестьянство тут же почувствовало новую угрозу. «Берегитесь, хозяева, вы больше не обведете нас вокруг пальца. Только попробуйте украсть у нас землю», – слышалось повсюду. Теперь первым и всеобщим требованием деревни стал запрет на всю продажу, заклад, дарение земли и т. д. до Учредительного собрания; вторым – передача имений со всем скотом, оборудованием, лугами и прочим под контроль земельных комитетов, которые должны были не допустить их краха. К старым спорам об арендной плате, военнопленных, оплате труда батраков, покосах и лесах добавились новые. Это предполагало постоянное присутствие крестьян в имении. Не продал ли землевладелец свой племенной скот? Правда ли, что он заложил землю или продал лес? Считая дворянские имения законным наследством победившего народа, деревня установила их охрану. Там, где дворяне были более сговорчивы, восстановились мирные и даже соседские отношения. Но там, где помещики сопротивлялись – а где они не сопротивлялись? – их максимализм провоцировал ответный максимализм крестьян.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Почва для большевиков была подготовлена. Большевизм начал проникать в нее, пользуясь примитивными инстинктами, царившими в примитивной среде.
Крестьянин-большевик так описывает рождение сельского большевизма в Тамбовской губернии:
«На сходке крестьяне разделились на две группы. Одна предлагала забрать землю у дворян в соответствии с каким-то порядком и пропорционально разделить ее среди населения, но сохранить помещичьи постройки для культурных целей. Вторая предлагала немедленно сжечь имения, не оставив от них камня на камне. Они говорили: «Если все делать по порядку, мы никогда не прогоним помещиков из их имений».
Вторую группу, группу пролетариев, составляли бедняки, и их было большинство. Примерно в десять часов вечера толпа, ощутившая свою громадную силу, отправилась в имение Романова. Она вломилась в дом, вытащила хозяина на улицу в одной ночной рубашке, и началась месть... Они сожгли засеянные поля и имение, а потом принялись грабить дом.
Набат разбудил другие деревни; крестьяне села Ярославка отправились грабить и жечь имение Давыдова, крестьяне Тидворки и Екатеринина сожгли имения Ушакова и Комарова, в деревне Бажово сожгли имение Волосатова-Заева, а в ночь с 7 на 8 сентября начались пожары в имениях и нашего округа. Утром 8 сентября толпа людей шла по дороге в деревню с краденым имуществом: кто с мешком пшеницы, кто с кроватью, кто со скотом, а кто со сломанным креслом»15.
В Черниговской губернии толпа ворвалась в имение бывшего предводителя дворянства Судьенко. «Имущество, мебель, утварь и т. д. разделили между крестьянами; каждый взял что мог. Землю тоже поделили, а все постройки сожгли. В особняке было много редкостей и огромная библиотека, которую крестьяне пустили на самокрутки. Перед тем как сжечь дом, картины знаменитых художников разрезали на куски, чтобы сшить из них штаны...»16
Дворяне ни за что не хотели «передела по-черновски». Они предпочли «черный передел» и получили его.
О да, они думали, что все выйдет по-другому. Они считали, что дикие крестьянские эксцессы заставят Временное правительство расстаться с нерешительностью и послать на усмирение крестьян военные части.
Это было бы настоящим безумием. Нет лучшего способа деморализовать армию, чем послать ее, на 90% состоящую из крестьян, подавлять движение миллионов своих братьев.
В Самарской губернии восстание подняли солдатские жены:
«Дайте нам косить помещичью траву. За что наши мужья страдают третий год? Помещики привели из Хвалынска отряд солдат. Но когда солдаты – сами крестьяне – увидели, что мужики косят сочную траву, то тоже начали косить; они устали от винтовок. Крестьяне кормили солдат, беседовали с ними, а потом работали еще усерднее».
В Тамбовской губернии солдат вызвал князь Вяземский. Крестьяне встретили их криками: «Что вы делаете? Пришли защищать князя и убивать своих отцов? В реку их!» Командиру пришло в голову выстрелить в воздух. Получив удар камнем, он приказал солдатам рассеять толпу, но те не сдвинулись с места. Офицер пришпорил лошадь и ускакал от разъяренных крестьян на другой берег реки. Его отряд рассеялся и позволил толпе схватить князя. Они арестовали Вяземского и послали на фронт как «уклоняющегося от призыва». На ближайшей железнодорожной станции князя линчевал отряд сибирских ударных частей, направлявшийся на фронт.
В Славуте Изяславского уезда Волынской губернии отряд из пятидесяти казаков был послан в имение князя Сангушко, чтобы умиротворить крестьян. Неподалеку была расквартирована пехотная часть, вернувшаяся с фронта. Как только казаки уехали на разведку в лес, солдаты «присоединились к крестьянам. Сначала они вломились во дворец князя. Князь пытался бежать. Солдаты быстро рассредоточились и начали его искать. Обнаружив Сангушко у крутого моста, они взяли его на штыки, трижды подняли в воздух, а на четвертый раз штык вонзился ему прямо в сердце. Не тратя времени даром, солдаты и крестьяне вытащили из особняка три несгораемых ящика с несколькими миллионами рублей золотом, серебром и ассигнациями, раздали деньги бедным, а потом сожгли княжеские хоромы. Затем крестьяне, никого не боясь, начали дерзко делить землю»17.