При царе союз преследовал главным образом материальные цели. Он заключил контракт с министерством земледелия на поставку от 2 385 000 до 4 170 000 пудов овощей и сухофруктов для армии по очень выгодным ценам, с предварительной оплатой 50% общего заказа. Революционное правительство пересмотрело эти слишком щедрые условия и в конце концов аннулировало контракт. Тогда союз сделался сугубо политическим. В меморандуме на имя «его превосходительства министра, председателя Временного правительства» Союз симбирских землевладельцев протестовал против заявления министра земледелия о необходимости «решения местных экономических конфликтов в интересах трудящегося крестьянства». Он требовал либо полного восстановления прав землевладельцев, либо их освобождения от налогов и податей, а также моратория на закладные. Различные местные отделения Союза требовали «паритета» землевладельцев в земельных комитетах. В комитетах по заготовкам они требовали большинства «для производителей, а не для потребителей» (Кубанский союз производителей пшеницы). Иногда (как в случае с Союзом землевладельцев Ростовского уезда) они требовали «лишить поставок города, жители которых приезжают агитировать за восьмичасовой рабочий день или освобождение военнопленных от полевых работ». На съездах союза ораторы требовали освободить землевладельцев от фиксированных цен на пшеницу: «Они хотят твердых цен, а мы хотим твердого правительства». Самарский союз сеятелей требовал «немедленного принятия декрета, объявляющего недействительными все постановления Советов крестьянских депутатов – органов, не получивших от правительства права вводить какие бы то ни было нормы; то же относится ко всяким земельным и прочим комитетам», узурпировавшим власть. Иногда они предъявляли ультиматум: «Никаких законов по земельному вопросу до Учредительного собрания», потому что «Временное правительство не имеет права» издавать их. На съезде союза в Одессе делегат Сидоренко заявил: «Они получат нашу землю только через наши трупы». Съезд телеграфировал Керенскому требование отставки Чернова. Он заявлял, что Временное правительство «не дало ничего, кроме анархии, вакханалии и беспорядка». Всероссийский съезд союза возражал против отправки приветственной телеграммы Временному правительству: «Мы не желаем благодарить того, кто нас ограбил».
Делегация союза вернулась на съезд, очень довольная князем Львовым. В своем требовании Временному правительству сделать выбор между ним и Черновым князь Львов сформулировал свои претензии к последнему совершенно в духе союза: «Он издает декреты, которые подрывают уважение народа к закону; не препятствует стремлениям к захвату земель; направляет земельные отношения не в то русло и даже, кажется, оправдывает роковые произвольные захваты, происходящие по всей России, констатируя свершившийся факт».
Конечно, со своей точки зрения, князь Львов был абсолютно прав. Законопроекты Чернова не пытались загнать земельные отношения в старое русло. Напротив, они приветствовали непреодолимое стремление крестьян к земле, право на которую, с точки зрения народа, принадлежало только трудящимся. Чернов понимал, что единственный путь, с помощью которого создатель аграрного законодательства может избежать «констатации свершившегося факта», в какой бы форме тот ни выразился, – это принятие законодательства, которое не плетется в хвосте событий, как было до сих пор, а торопливо роет новое русло для неудержимого потока.
Уход Львова из правительства только освободил место председателя для Керенского, который в этом конфликте в первый и последний раз выступил на стороне Чернова. Воспользовавшись одновременной подачей в отставку нескольких кадетских министров из-за украинского вопроса и временным численным преимуществом левых, Чернов в конце концов добился принятия закона, запрещавшего сделки с земельной собственностью до созыва Конституционного собрания. Единственная уступка, на которую ему пришлось пойти, заключалась в замене запретительной формы внешне более мягкой и сдержанной формулировкой: «В каждом конкретном случае земельный контракт требует специального разрешения местного губернского земельного комитета и его утверждения министром земледелия»3. В Совете крестьянских депутатов и Всероссийском центральном исполнительном комитете Советов Чернова приветствовали громкими овациями. Казалось, что с политикой невмешательства и беспомощных попыток удержать крестьянство в рамках дореволюционного земельного кодекса покончено раз и навсегда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но эта надежда вскоре развеялась. Командующий Юго-западным фронтом генерал Корнилов 8 июля отдал приказ по всей прифронтовой зоне: под угрозой уголовного преследования, лишения прав собственности и ареста он запретил всякое «произвольное вмешательство» местных органов в земельные отношения. Кроме того, запрещалось требовать у местных помещиков повышать заработную плату военнопленным или забирать этих пленных из больших имений и передавать их женам солдат. Приказ вызвал волнения как в деревне, так и в армии. Генерал не шутил. За нарушение этого приказа был привлечен к суду земельный комиссар Полтавской губернии. Военные власти приказали рассматривать такие дела немедленно и при необходимости использовать войска. Ободренные этим примером, гражданские суды и государственная прокуратура развернули активную деятельность и за пределами прифронтовой полосы. Они начали арестовывать членов земельных комитетов. Последние потеряли у населения всякий авторитет, и их дальнейшая деятельность стала невозможной.
Чернов предпринял новый шаг: 16 июля он издал «инструкцию для земельных комитетов». В ней подтверждалось право комитетов забирать земли, которые их владельцы не могли обрабатывать, и распределять их среди крестьян. Он подтвердил право местных земельных комитетов быть посредниками при пересмотре арендных договоров между собственниками и арендаторами. Крестьяне, обязанные сдавать излишки фуража на военные нужды по твердым ценам, наделялись правом делать это только после обеспечения кормом собственного скота. Инструкция разрешала использование помещичьего скота и механического оборудования, но только с согласия земельных комитетов и комитетов по заготовкам и под их непосредственным наблюдением. Земельные комитеты должны были наблюдать за охраной лесов от хищнической вырубки и защищать право крестьян брать древесину для собственных и общественных нужд. Обеспечивалась защита образцовых хозяйств, племенного скота и ценных сортов зерновых. В заключение инструкция рекомендовала земельным комитетам удовлетворять справедливые и хорошо обоснованные требования трудящегося крестьянства, считать себя полномочными органами государственной власти и рассчитывать на поддержку министерства земледелия; в свою очередь, последнее приложит все силы, чтобы издать новые законы, призванные «покончить со сложившейся в земельных отношениях ситуацией, сомнительной и неопределенной с точки зрения народного понимания права и закона».
Позиция министерства земледелия тут же вызвала протест министерства юстиции: «Согласно пункту 4 статьи 7 декрета о земельных комитетах, право последних издавать обязательные для исполнения распоряжения в области аграрных и земельных отношений не дает им права распоряжаться чужой частной собственностью».
Трудно поверить, что такой точки зрения можно было продолжать придерживаться не только в революционное, но даже просто в военное время. Мировая война ограничила право частной собственности множеством инструкций под дамокловым мечом реквизиции.
Министерства заготовок и внутренних дел одновременно разослали соответствующие циркуляры. Циркуляр Чернова был для местных властей лучом света; два других окончательно сбили их с толку, особенно циркуляр министерства внутренних дел, подготовленный еще при князе Львове, но подписанный временно исполнявшим его обязанности Церетели. Этот циркуляр игнорировал неумолимую неизбежность перехода деревни от одного порядка землепользования к другому. Он был напичкан фразами, заставлявшими вспомнить старую бюрократическую утопию: «принять решительные меры против нарушителей закона»; «запретить земельным комитетам превышать свои полномочия»; «преследовать нарушителей по всей строгости закона». Приведем лишь один отзыв, пришедший из провинции: