Северьянов обошел перевернутый автофургон. Вокруг него были разбросаны самые невероятные вещи: коробки с нитками, расческами, пуговицами, пачки конвертов, связки подворотничков, шнурков, ремешков для часов и армейских петлиц… Все это было втоптано в грязь, раскидано по земле. По всей видимости, это была военторговская автолавка, накрытая близким взрывом бомбы. Поодаль от нее лежало тело продавщицы с закинутыми руками и задранной юбкой. Над ее спекшимися от крови волосами роились мухи. Осколок снес ей половину черепа. Северьянов прикрыл хозяйку всего этого добра куском обгоревшего брезента. Потом он заглянул в фургон — нет ли чего съестного или каких-либо лекарств? В мешанине товаров трудно было найти что-нибудь подходящее. В углу торчком стояла штука полусуконного отреза желтого цвета. Вот ее-то майор и достал — вполне пригодится на подстилку и на перевязки. Еще подобрал набор иголок, алюминиевую кружку, консервный нож и пару коробок с зубным порошком «Мятный».
Одну из них он протянул Лобову, когда вернулся на пригорок.
— Держи. Зубы будешь чистить.
— А чем?
— Пальцем… Как нога?
— Да дергает, зараза! Нарывает, наверное…
— Ну, тогда пошли, пока еще ковылять можешь.
Они спустились к берегу болота, нашли предсказанную стариком гать и двинулись в облаке мошки и комарья по скользким плохо уложенным бревнам. Сергей все время оглядывался на загнанные в болото танки.
— Машины-то секретные стоят. У нас танки КВ в опечатанных боксах стояли. Даже мехводов редко подпускали.
— А как же учились-то?
— Обучались на танкетках Т-27.
— Ну, это же все равно, что учиться водить трехтонку на мотоцикле!
— Точно так! Берегли моторесурс да секретность блюли. А теперь вон стоят — душа нараспашку!
— О чем говорить… Доучились, мать их в лоб!
Деревянный настил тянулся на километр, потом сразу открылось неширокое картофельное поле, а за ним и хатки небольшой деревушки. Стояли они к полю задами да баньками.
— Пороховня, — констатировал Северьянов. — Как дед и говорил. Обойдем ее стороной.
Двинулись вправо и по опушке заболоченного леса стали обходить деревню, пока не вышли на новую гать. С того — дальнего ее — конца проголосил петух.
Лобов утирал пот, проступивший и от напряженной ходьбы, и от разоравшегося летнего зноя.
— Устал? Пройти еще немного можешь? — вглядывался в него майор. — До хутора, судя по всему, рукой подать.
— Дотяну как-нибудь! — пообещал Сергей, приободренный близостью заветного хутора.
И дотянул, доковылял и рухнул уже у самого плетня, на котором висели пустые крынки. Кудлатый пес несколько раз гавкнул для приличия и лениво залег в выкопанную в тени лунку, охлаждая брюхо о прохладную землю. Солнце стояло в зените. Северьянов с отрезом под мышкой пошел искать хозяйку. Франя полола огород. Худощавая, лет пятидесяти женщина в выцветшем некогда синем платье с трудом разогнулась:
— Здравствуйте, тетя Франя! — улыбнулся Северьянов. — Швагер ваш, Макар Осипович, просил передать вам привет и вот эту штуку в подарок!
— С чегой-то он так раздобрился? — недоверчиво щупала ткань хозяйка хутора. — Снегу зимой не выпросишь, а тут — а божа ж мой! — да тут аршин десять буде! Ну, по́йдем в хату.
— Товарищ у меня занемог. Ногу поранил.
Франя размотала тряпку, сняла подувявшие подорожники и осмотрела рану. Она все еще сочилась кровью, а кожа вокруг приобрела синюшный цвет. Ничего не говоря, тетка принесла из погребца крынку сметаны и налила на рану. Густая холодная жижа приятно холодила нарывавшую голень.
— Ну, цярпи, хлопче, зараз больна буде, — пообещала Франя и подозвала собаку. — Яшка, Яшка, ходзи, гультай гэтакий!
Пес с опаской вошел в хату, обнюхал ногу, политую сметаной и стал слизывать лакомство. Потом шершавый язык коснулся и обнаженной ткани — Сергей вздрогнул от боли и закусил губу.
— Цярпи, цярпи, як девки церпять! — усмехнулась хозяйка. — Я вот косой ногу резанула — а ни фершала, а ни ко́го… Вот Яшка усе зализал. Лекарь мой волохатый!
Франя еще добавила сметаны, и Яшка, почуяв вкус крови, зализал с удвоенным старанием. Сергей знал, что собачья слюна обладает мощным бактерицидным действием, потому не противился странному лечению и терпел. Угроза гангрены висела над ним дамокловым мечом. Пот крупными каплями покрывал лоб и скатывался в уголки плотно сжатых губ. Наконец хозяйка прогнала собаку и наложила на рану свежих подорожников, забинтовала чистой тряпицей. Лобов обессиленно откинулся на спинку венского стула, невесть как занесенного в эту полесскую глухомань. Франя принялась накрывать на стол. Судя по всему, она была рада нежданным гостям — не так уж часто навещал ее кто-либо в дремучим заболотье. На столе к крынке сметаны добавился чугунок с отварной картошкой, шматок сала, кус сухого клинкового творога, соленые огурцы и свежая редиска с зеленым луком.
— Можа, шкварок насмажить? — спросила она. — Али яешню зробить?
— Не надо! И так вкусно! — отвечал с набитым ртом Северьянов.
— Так я вам бимбера налью!
— Вот это налей. Особенно болящему нашему воину.
— А что такое бимбер? — спросил Сергей.
— Да самогон местный. Крепкий, сволочь. Градусов под семьдесят. Я в Польше пробовал. Надо было тебе вместо наркоза налить.
Франя принесла запотевшую четверть и осторожно нацедила через тряпочку бимбер в граненые стопки.
— Ну, за хозяйку дома!
Самогонный ожог быстро заели холодными золотистыми огурчиками, картошкой с салом.
— Ну, вот мы и в раю! — расплылся в блаженной улыбке Северьянов.
— А может, и война уже кончилась? — с надеждой спросил Сергей. — Что-то ничего не слыхать — ни канонады, ни самолетов. Немцы у вас были?
— А нико́го у нас не было́! — отвечала раскрасневшаяся от бимбера Франя. Она тоже пригубила вместе с гостями. — Самолеты гудели, лятали, бомбы за Параховней кидали, але Божанька миловал.
— Немцы в болота не попрутся. Они по дорогам воюют, — заметил майор. — Видно, так далеко ушли, что ничего не слышно.
— А ребята в Крепости все еще, наверное, ждут…
Северьянов нахмурился и сам наполнил стопки.
— Эх, давай за наших! Нам повезло, пусть и им посчастливится!
Глава тринадцатая
Майор Макаров. Волковыск. 21 июня 1941 г.
Над полевым аэродромом витали клочья облаков, разорванных взлетающими самолетами.
Штабные палатки 27-го истребительного авиаполка стояли на берегу речушки Россь в десяти шагах от тихой заводи. Это было очень удобно: майор Макаров, командир полка, выскакивал на бережок прямо с койки и нагишом бросался в воду. Освеженный почти родниковой водицей, растирался казенным вафельным полотенцем, быстро одевался и шел на завтрак. И это субботнее утро началось точно так же. Натягивая гимнастерку с орденом Красной Звезды за финскую кампанию, Макаров крикнул адъютанту: