На джипе ничего не стоило в одно утро объехать весь театр военных действий на континенте, потому что дороги — по крайней мере, в американском секторе — были на удивление свободны. Движение шло в одну сторону — от зоны высадки к полевым складам, тянувшимся на мили среди фруктовых садов. Первый крупный аэродром истребительной авиации, близ дороги в район Изиньи, подвергался некоторое время обстрелу немецкой артиллерии, и тяжелые П-51 взлетали с дальнего конца аэродрома, сбрасывали подкрыльные бомбы, не успев еще скрыться из виду, круто разворачивались и приземлялись за новым бомбовым грузом. Для самолетов связи у штаба каждого крупного соединения имелась своя посадочная площадка — участок поля, освобожденный от надолб, которые врыли немцы, чтобы помешать приземлению планеров.
Из окошка маленького самолета связи Л-5, шедшего вдоль берега, виден был весь флот вторжения, — десятки сотен кораблей стояли на рейде, дожидаясь разгрузки, а вокруг них сновали взад и вперед маленькие ДУКВы и десантные баржи, за которыми пенились белые полоски кильватерных струй. Летя почти на уровне аэростатов заграждения, поднятых над каждым кораблем, можно было видеть на горизонте вереницу транспортов, торжественно движущихся от английского берега. А в другое окошко, обращенное к береговым холмам, виднелась вдалеке линия фронта, отмеченная белым и черным дымом разрывов. Снаряды рвались беспрестанно вдоль всего фронта, даже на самых тихих участках.
Артиллерии и боеприпасов у нас было более чем достаточно, и задача состояла только в том, чтобы найти подходящие цели для обстрела. Снаряды срезали верхушки деревьев и вырывали воронки в мягкой земле. Большинство наших дорог простреливалось на всем протяжении; но немцы открывали огонь только тогда, когда были уверены, что попадут в цель. Самый узкий участок предмостного укрепления начинался за Карантаном, и там, на дороге были знаки, предупреждающие, что мосты находятся под обстрелом, так что через них приходилось мчаться со скоростью сорока-пятидесяти миль в час; но в тыловых районах у нас погибло не так уж много людей.
Настоящая потеха начиналась ночью. Каждый вечер, как только тускнела последняя полоска заката, на небе — точно это было световым эффектом в театральной постановке, — появлялись самолеты противника. К неумолчному грохоту канонады присоединялось отдаленное хлопанье зениток, и через секунду все кругом превращалось в ад. Били все орудия побережья 37-миллиметровки, крупнокалиберные пулеметы, БАРы, М-1; трассирующие пули исчерчивали небо фантастическими узорами, расходившимися во всех направлениях, потому что никто не знал толком, где искать самолеты врага.
С берега это было феерическое зрелище: палубы сотен судов, освещенные вспышками тысяч орудийных залпов, под небом, затянутым разноцветной сверкающей паутиной. Казалось, все кругом находится в движении.
И вот слышался долгий пронзительный свист, а затем такой звук, словно толстяк-великан, грохнулся в чан со студнем; земля тряслась, и глухое короткое уханье врывалось в возбужденную трескотню автоматов. Иногда после этого к небу взвивался столб пламени; это означало, что загорелся склад бензина. Иногда свист нарастал в таком дьявольском crescendo, что вы в ужасе бросались на землю. Это были ракетные снаряды; звук, который они производят, когда летят мимо, никакими словами не опишешь.
Один раз ночной истребитель подбил немецкий самолет прямо у меня над головой. Страшно было смотреть на это. Оба самолета шли над самыми деревьями, и я сначала увидел трассирующие пули ночного истребителя — их можно было отличить по отлогой траектории, и, кроме того, они летели так близко, что слышалось их сердитое жужжание. Шум самолеты подняли отчаянный — тут был и треск моторов, и свист разрезаемого воздуха, и пушечная пальба с истребителя. Вражеский самолет вспыхнул весь вдруг, сразу, можно было подумать, что он взорвался. Но он не взорвался и через какую-то долю секунды упал, пылая, в полумиле от того места, где я стоял. Да, страшно бывало по ночам на предмостном укреплении в Нормандии.
Когда план битвы за Сен-Ло был разработан полностью, каждому из нас стало ясно: либо там долго еще будет страшно по ночам, либо предмостное укрепление вовсе перестанет существовать, потому что американская армия готовилась играть ва-банк. Наступление должно было начаться в субботу двадцать четвертого. Я и еще один офицер, по имени Джон Уотсон, занялись изучением местности по карте и наметили небольшую высоту в нескольких километрах на северо-запад от Сен-Ло. Мы рассчитали, что оттуда нам будет виден исходный рубеж атаки. Мы взяли два джипа и рано утром в субботу выехали туда. Атака пехоты должна была начаться, если не ошибаюсь, в три часа; мы знали, что ей будет предшествовать большая воздушная атака с воздуха.
Любопытно, что мы проехали вдоль всего фронта американских войск и выехали за линию аванпостов, после которой за двумя поворотами дороги начинались немецкие позиции, — и не только ни разу нас никто не остановил, но мы даже не встретили ни одного человека. За неделю до того приезжали из Парижа четыре немецких полковника, — так сказать осмотреться — и точно так же беспрепятственно проехали через все немецкие и американские позиции. Они остановились уже в нашем тылу, проделав, таким образом, путь от парижских бульваров до нормандских лагерей военнопленных за пять часов с небольшим, без малейших неприятностей.
Единственным обстоятельством, помешавшим нам совершить ту же прогулку в обратном направлении, было то, что в одной встречной деревеньке мы наткнулись на горящий танк Марка IV, и это потребовало некоторого обсуждения. В деревне, посреди которой горел танк, не осталось не только жителей, но даже домов; сохранились только полуразрушенный фасад церкви и каменный колодец. Покуда мы советовались, стоя у колодца, подкатил еще один джип, в котором сидели два американских солдата, и собрался тут же свернуть на проселок, отходящий вправо, но мы задержали его. От солдат мы узнали, что участок фронта, занятый 30-й пехотной дивизией, проходил в этом самом месте, но сегодня утром дивизия отошла на две мили назад, чтобы очистить территорию для воздушной бомбардировки. Когда, руководствуясь компасом и полученной информацией, мы выбрались к намеченной раньше высоте, мы увидели на ее обратном скате стрелковую роту, бойцы которой проверяли свои гранаты и патроны и строились уже в боевой порядок.
Вершину нашего холма пересекала дорога, проложенная в выемке. На одном конце ее перегораживал обгоревший немецкий танк; в придорожных канавах по обе стороны валялись брошенные немцами предметы снаряжения — грязное вымокшее барахло. Здесь мы провели весь день, ожидая, когда разгорится бой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});