Быть может, им руководили и другие соображения, когда, водя своими быстрыми голубыми глазами по разостланной перед ним карте обстановки, он размышлял о том, как она складывается сейчас, и о тех переменах, которые неизбежно должны были наступить в ней, если бы он не начал действовать. Его штаб, как заявили нам его офицеры в день нашего прибытия в ставку Монтгомери в марте 1944 года, был английским штабом, 21-я армейская группа, которой он командовал, состояла из одной английской и одной канадской армии. При формировании этих армий на южном берегу Англии состав их был укомплектован полностью. Из Канады можно было ожидать только пополнений в дивизии, находящиеся уже на поле боя. Английское правительство в силу особых соображений распылило свою живую силу на всем протяжении от Средиземного моря до Дальнего Востока. Из самой Англии тоже не предвиделось прибытия вновь сформированных дивизий. Но даже ожидаемые пополнения были малочисленнее, чем требовалось, и англичане знали наперед, что наступит день, когда им придется расформировывать одни соединения для пополнения других.
Между тем американские силы по ту сторону международной разграничительной линии уже теперь перерастали по численности силы империи. Сигнал к вторжению был дан тогда, когда число американских дивизий, прибывших из-за океана, сравнялось с наличием их в английской армии. Но за этими дивизиями следовали все новые и новые соединения — одни уже высаживались на берегах Соединенного Королевства, другие шли по морю, третьи грузились на суда, четвертые проходили подготовку, пятые еще только формировались. Сегодня, сейчас, авангард этой огромной армии находился под командованием сэра Бернарда Монтгомери. Если честь уничтожения немецкой армии должна была принадлежать Англии, приходилось спешить, пока силы империи на французском побережья и по ту сторону Ла-Манша находились в зените — и пока американцы не затмили их хотя бы просто численностью своих войск. А карта подсказывала блистательную победу, которую, по-видимому, можно было одержать с легчайшими потерями, — настолько подавляющим стало вдруг превосходство союзников.
Монтгомери и его военачальники представляли собою сочетание, единственное в своем роде. Они никогда не знали поражения. Они явились на войну под конец почти непрерывного ряда поражений, испытанных их соотечественниками. Они явились на войну в Африку, к самым воротам Александрии, вовремя предупредив падение Египта, а за Египтом — и нефтяных районов Среднего Востока. Три благоприятных обстоятельства помогли им справиться с кризисом. Во-первых, пустыня отделяла противника от его ближайшей базы снабжения, и он был вынужден обходиться тем, что было в наличии на фронте. Во-вторых, в их распоряжение поступили новые американские танки и грузовики, присланные на смену тому металлическому лому, который до сих пор составлял боевую технику средиземноморских армий. Впервые за всю военную историю Средиземного моря можно было действовать в условиях изобилия боевой техники. И, наконец, армия Монти нюхнула дерзкой самоуверенности своего командира. На солдат, которых столько били, это подействовало, как крепкое вино.
Вся обстановка в Африке была просто создана для Монтгомери. Его личные свойства — решительность, дисциплина, нетерпимость к тупым и бестолковым помощникам и к чванливым начальникам, а более всего его твердая вера в собственные силы, его непоколебимый эгоцентризм — все это сделало новыми людьми тех самых офицеров, которые столько раз могли разбить Роммеля и не разбили из-за тупости высшего руководства, неопределенности решений, недостатка техники и открытого противоречия между политическими и военными задачами. И солдат своих Монти также сумел сделать новыми людьми, потому что они почувствовали его живой дух, его боевое рвение, — и потому, что он дал им новое оружие в руки. Это оружие и этот дух помогла Монтгомери одержать победу при Эль-Аламейне.
Правда, оружие находилось в пути еще задолго до того, как Монтгомери принял командование; правда, Роммель был достаточно измотан к моменту своего поражения, потому что дрался так же долго, как и англичане, и почти на таком же тощем пайке. Не все же до сих пор Роммель еще ни разу не был разбит, а Монтгомери с Восьмой армией разбил его. После поражения Роммеля при Эль-Аламейне ветер войны на Западе подул в сторону союзников. Роммель стал катиться под гору, а у подножья горы, в Тунисе, большое скопление войск, прибывших из Западного полушария, ожидало его, чтобы прикончить. Все это не могло не оказать влияния на Монтгомери и его штаб.
Чтобы понять поведение Монтгомери при Кане, необходимо представить себе все обстоятельства гибели роммелевского африканского корпуса. Вспомните дни перед тунисской победой, когда американцы беспорядочно отступали, напуганные стычкой, которая оказалась почти что блефом. Американским частям под командованием Паттона предстояло, пользуясь классической метафорой одного из официальных коммюнике, быть "стенками цилиндра, по которому поршень Восьмой армии погонит африканский корпус". А пехота и танковые соединения Брэдли должны были пройти через холмы пустыни, чтобы на краю Тунисского полуострова частью перебить, частью захватить в плен полтораста тысяч немцев. Именно тогда, вспоминая о смятении первых дней операции, Монтгомери обронил фразу, которая положила начало исторической распре.
Случилось это после окончания кампании. Монтгомери собрал на совещание своих старших командиров и предложил каждому из них выступить перед своей частью с докладом о том, как была одержана африканская победа. На этом совещании присутствовал в качестве наблюдателя и генерал Паттон. После совещания один английский офицер спросил у Паттона, как оно ему понравилось. Паттон ответил, что, на его взгляд, было слишком много разговоров. Когда этот ответ передали английскому главнокомандующему, Монтгомери сказал — и в американском штабе хорошо запомнили его слова[17]{17}:
— Следующий раз, когда я увижу Джорджи Паттона, я скажу ему только три вещи: уйдите с моей дороги, забирайте обратно своих солдат, чтобы подучить их, и оставьте мне ваше горючее".
Намек насчет обучения был не случайным; дело в том, что после поражения американцев в Кассеринском горном проходе офицеры фельдмаршала Александера вполне серьезно предложили американцам изменить план кампании с таким расчетом, чтобы американские войска могли пройти дополнительную подготовку, прежде чем вернуться на фронт.
Именно это имел в виду Терри Аллен, командовавший в то время американской 1-й пехотной дивизией, когда, обращаясь к своим солдатам перед Эль-Геттаром, сказал, что не только честь, но и боеспособность всей американской армии зависит от того, как покажет себя сегодня 1-я дивизия в бою с танковой дивизией врага. Эль-Геттар был первой маленькой победой американцев после кассеринского поражения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});