Родители вашей графини Наталии Кагульской здесь уже с неделю. Я читал им в присутствии гостей вашего „Онегина“; они от него в восторге. Но сам я раскритиковал его, хотя и оставил свои замечания при себе. Шаховскому не удастся смастерить из него [большую] Октологию. Отрывок из ваших „Цыган“, напечатанный в „Полярной Звезде“ вместе с продолжением, которого я не знал, является, может быть, самой живой картиной, полной великолепнейшего колорита, какую я когда-либо встречал на каком бы то ни было языке. Браво, брависсимо! Ваш „Кавказский Пленник“, хоть его и нельзя назвать хорошим произведением, открыл дорогу, на которой споткнется посредственность. Я отнюдь не поклонник [поэм] длинных поэм; но отрывки такого рода требуют всего богатства поэзии, крепкой обрисовки характера и положения. „Войнаровский“ — произведение мозаическое, составленное из кусочков Байрона и Пушкина, склеенных вместе без большой затраты мысли. Я воздаю ему должное за местный колорит. Он неглупый малый, но отнюдь не поэт. В отрывках из Наливайко больше достоинств. Я нахожу подлинную чувствительность, наблюдательность (чуть было не сказал — знание человеческого сердца), удачный замысел, хорошо выполненный, наконец чистоту слога и истинную поэзию в „Чернеце“, покуда Козлов говорит от себя; но зачем он избрал рамкой пародию на „Гяура“, а кончил длинной парафразой одного места из „Мармион“? Он подражает, иной раз весьма удачно, вашей быстроте изложения и оборотам речи Жуковского. Должно быть, он знает английский язык и изучал Кольриджа. —
Простите, дорогой друг, скучный тон моего письма, я пишу вам по обязанности, а не от избытка сердечных чувств, для этого я слишком отупел. Я сам вижу также ошибки во французском языке и в орфографии, допущенные мною, но нет сил исправить их. Пишу не для того, чтобы порисоваться; но мне хотелось бы рассказать вам что-нибудь более интересное. Напечатайте же скорее ваших „Цыган“, раз уж вы не хотите прислать мне их в рукописи; ради бога, пишите мне и передайте мой привет вашему брату, которого я очень люблю, хоть видел его лишь мельком.
В следующий раз я напишу вам более обстоятельно по поводу вашей трагедии.
327
и т. д., и т. д., и т. д.
328
Жанлис [……] Чайльд Гарольда — Ламартина.
329
да и Старину вписано.
330
в хорошем комическом роде.
331
Переделано из первая дума
332
С. Петербург. 31 мая 1825 г.
Мой милый Пушкин,
Я не в силах выразить вам то необыкновенное удовольствие, которое доставили мне ваши прелестные стихи; это было поистине упоительное мгновение в моей жизни, и я горячо благодарю вас за него. Не мой слабый талант, но восхищение перед вашим дарованием и искренняя привязанность, которую я к вам питаю, оправдывают первое полустишие 7-го стиха; еще раз спасибо, большое спасибо: оно тронуло меня до глубины души!
Я прочел 2-ую песнь „Евгения Онегина“; это прелестно; прочел я также мелкие стихотворения; из тех, что были мне еще неизвестны, многие кажутся мне неподражаемыми: Дочь Карагеоргия, стихи из Корана и две элегии особенно привели меня в восторг. Когда я собираюсь писать стихи, то читаю моего Байрона, Жуковского и вас, и с грехом пополам воображение начинает работать, и я принимаюсь петь. Надеюсь, что ваше тройственное вдохновение не покинет меня в моей новой небольшой поэме о княгине Долгорукой-Шереметевой: мне кажется, что это необыкновенно трогательный сюжет. Не решусь сказать, что „Дума“ Рылеева, под тем же заглавием, лишена достоинств; однако мне кажется, что она не может служить препятствием к тому, чтобы попробовать написать маленькую поэму в 700–800 строк. У меня уже готов план, а также несколько отрывков, но сначала к вам в дверь постучится моя „Абидосская невеста“.
Я очень часто вижусь с вашим братом и со всеми нашими друзьями; Баратынский должен приехать через несколько дней, также как и Вяземский, зато Тургенев уезжает; это невознаградимая потеря. Если вы читаете наши журналы, то увидите, что Булгарин помнит о Тургеневе лишь одно — что он пьет много кофе и глотает мух, уплетая свои кренделя. Наши журналисты становятся день ото дня всё пошлее. Ваши две эпиграммы на московского журналиста заставляют умирать со смеху, особенно Василий и Михаил; здешние журналисты вполне заслуживают того же. А коли захотите французской болтовни в другом роде, прочтите новую поэму Ламартина о Гарольде; несмотря на отдельные прекрасные стихи, это та галиматья в квадрате, о которой говорит Бомарше. Кончаю мое слишком, может быть, растянувшееся письмо: простите, если я позволил себе беседовать с вами как со старым приятелем, я жажду вашей дружбы, милый Пушкин, и горячо желаю вам счастья.
Обнимаю вас от всей души и остаюсь навсегда ваш Иван Козлов.
333
Вот, мадмуазель, еще письмо для моего брата. Очень прошу вас взять его под свое покровительство. Ради бога, пришлите перья, которые вы великодушно очинили для меня и которые я имел дерзость позабыть! Не сердитесь на меня за это.
334
Данте [и] Петрарка.
335
Альфиери [и] Фосколо.
336
и Foscolo вписано.
337
Соути, Вальтер Скотт, Мур.
338
Байрон.
339
Переделано из полу-золотой, полу-свинцовый
340
в басне вписано.
341
Эта фраза написана на поле второй страницы, начиная от слов: Кумир Державина
342
в роскоши переделано из роскошию
343
Его молчание — общественное бедствие.
344
Переделано из не понимал.
345
Переделано из явно
346
В. Скотта.
347
разговор плотника с час. вписано.
348
Во мне вызывает отвращение к истории, — говаривала г-жа Севинье, — то обстоятельство, что то, что мы сейчас видим, когда-нибудь станет историей.
349
жалобу.
350
Переделано из не имеет
351
картины вписано.
352
Фосс.
353
Переделано из твоего
354
глупый.
355
певец навоза.
356
и я храбро восстановил Шаликова.
357
Казимира […..] каламбур.
358
Данте.
359
Буово д'Антона […..] Влюбленного Роланда.
360
Лев.
361
его вписано.
362
стольку-то переделано из столько-то
363
оптом
364
Отложим серьезные дела на завтра.
365
из вписано
366
Беранже.
367
Господь бог.
368
и дьявол ничего от этого не теряет.
369
В подлиннике моя
370
Кусок с датой месяца вырван при распечатывании письма.
371
Ты, чье истинное имя еще неведомо миру!
372
Г-жа де Сталь.
373
онанизма позднее вымарано.
374
Переделано из ней
375
Ладвока.
376
В копии П. И. Бартенева: ветр
377
Написано в присутствии этой самой особы, что для каждого должно быть ясно. Прощай, милый поэт. Прошу тебя, пиши мне. Весь твой.
378
Пишу вам, мрачно напившись; вы видите, я держу свое слово.
Итак, вы уже в Риге? одерживаете ли победы? скоро ли выйдете замуж? застали ли уланов? Сообщите мне обо всем этом подробнейшим образом, так как вы знаете, что, несмотря на мои злые шутки, я близко принимаю к сердцу всё, что вас касается. — Я хотел побранить вас, да не хватает духу сделать это на таком почтительном расстоянии. Что же до нравоучений и советов, то вы их получите. Слушайте хорошенько: 1) Ради бога, будьте легкомысленны только с вашими друзьями (мужеского рода), они воспользуются этим лишь для себя, между тем как подруги станут вредить вам, ибо, — крепко запомните это, — все они столь же ветрены и болтливы, как вы сами. 2) Носите короткие платья, потому что у вас хорошенькие ножки, и не взбивайте волосы на височках, хотя бы это и было модно, так как у вас, к несчастью, круглое лицо. 3) С некоторых пор вы стали очень осведомленной, однако не выказывайте этого, и если какой-нибудь улан скажет вам […..] не смейтесь, не жеманьтесь, не обнаруживайте, что польщены этим; высморкайтесь, отвернитесь и заговорите о чем-нибудь другом. 4) Не забудьте о последнем издании Байрона.