позади меня, а затем, пригнувшись, ползу в сторону звуков. Когда мы подбираемся ближе, становится ясно, что люди действительно копают. Горизонт усеян небольшими насыпями. Рядом с ними – неглубокие ямки, а между ними – деревянные ящики. Я вижу, как кто-то вытирает вспотевший лоб, в руке у него садовая лопата. Затем они поднимают что-то из ямы и кладут в соседний ящик, держа предмет так, словно он может разбиться, когда они опустят его вниз.
Что они могут собирать посреди пустыни?
По обе стороны от рабочих двое мужчин стоят на страже. Они повернуты ко мне спиной, но по их движениям я вижу, что они держат что-то в руках, похожее на оружие. Между ними, скрестив руки, стоит мэр, сверкая солнцезащитными очками.
Мануэла врезается в меня, когда я останавливаюсь.
– Что ты делаешь? – шипит она, и я прикладываю палец к губам, делая ей знак замолчать. Я указываю на заросли и прячусь за ними.
Но Мануэла не останавливается – она продолжает пробираться.
– Мануэла, – шиплю я, пытаясь привлечь ее внимание. Она машет мне рукой и прижимается так низко, что, должно быть, касается животом земли. Она продолжает продвигаться вперед, все ближе и ближе.
Что она делает? Из-за нее нас поймают. Я едва ее вижу в тусклом лунном свете, но это не значит, что мэр не уловит движение краем глаза и не повернется в нашу сторону. Это не значит, что он не увидит…
Ее обувь.
Мое дыхание сбивается. Я не заметила раньше, потому что она ехала позади меня. Но теперь, когда Мануэла приближается к фонарям, освещающим шахту, я отчетливо вижу. На ее кроссовках по бокам нашиты кремово-белые свуши Найк[17]. Это предназначено для того, чтобы, когда ты едешь на велосипеде в ночное время суток, люди точно могли тебя заметить.
Они были разработаны, чтобы отражать свет.
Я прикусила губу, чтобы сдержать ругательство. Надо было тщательнее проверять, во что она одета. Надо было надеть все черное. Надо было лучше планировать.
Мы не должны были приходить.
– Мануэла, – шепчу я, но она уже не слышит. Она продолжает красться вперед, не обращая ни на что внимания, останавливаясь только тогда, когда оказывается в опасной зоне видимости, низко пригибаясь за пустынными растениями. Белый свуш на кроссовках светится при каждом ее движении, отражая освещение, расставленное вокруг места, где копают люди.
Мой пульс учащается. Перед глазами начинает расплываться. У меня появляется внезапное ощущение, будто я падаю, все проносится мимо и тает. Вспышка боли пронзает голову.
Большая Медведица. Руки впиваются мне в спину. Рука, полная песка, чтобы помочь мне вспомнить.
Я чувствую, как моя рука тянется в карман, словно пытаясь что-то схватить, но там ничего нет.
К чему я только что тянулась?
Я кладу руку на землю, чтобы успокоить в голове это ощущение качающегося маятника.
И тут мимо меня проносится картинка кармана полного песка. Должно быть, это Эхо прошлого раза, когда я была здесь. Мои мысли бешено проносятся, меня охватывает паника. Как будто мое тело говорит мне повернуть назад, а мой разум хочет остаться.
Я моргаю раз, два, пока наконец картинка передо мной не застывает, и я не осознаю, где я. Мануэла находится так близко к месту работ, что эти люди, вероятно, могли бы услышать ее дыхание, если бы хорошо прислушались. Нет никаких шансов, что мэр ее не увидит. Ему достаточно взглянуть направо, чтобы заметить белый след на ее кроссовках, и она попалась. Мы попались.
Мэр что-то говорит тем, кто копает. Он стоит ко мне спиной, поэтому я не могу разобрать, но Мануэла, должно быть, слышит каждое слово.
Один человек встает с места работ и поднимает один из ящиков. Мэр направляется мимо них к светящемуся устью шахты. Один из охранников делает шаг вперед, оружие сверкает в тусклом свете.
Человек, держащий ящик, идет вперед очень осторожно: может быть, из-за веса ящика, а может быть, потому что на него направлено оружие. Он держит его так, словно он может разбиться вдребезги, если его уронить. Когда он подходит ко входу в шахты, он колеблется, широко раскрытые глаза блестят на свету.
Мэр жестом приглашает его вперед.
– В шахты, пожалуйста. До самого конца.
Мужчина округляет глаза, когда видит, что охранник делает шаг, и затем он идет вперед, пока не исчезает в зияющей пустоте. Когда он выходит через несколько минут, ящика уже нет. Мэр хлопает его по плечу, что-то говорит ему на ухо, а затем кричит рабочим.
– Пошевеливайтесь, народ! Мы же не собираемся тут торчать всю ночь.
Мужчина, шаркающей походкой, возвращается к своему рабочему месту и поднимает лопату. Другой человек встает, поднимает один из ящиков и несет его к шахтам, за ним следует еще один и еще один. Все они медленно бредут ко входу, где исчезают в шахтах, чтобы сложить свои ящики, а затем возвращаются к своему рабочему месту и продолжают копать.
Я сразу узнаю маму Мануэлы: у нее такие же темные волосы и волевой подбородок. Она запинается, когда подходит ко входу в шахты. Мэр тянется к ней, поддерживая ее обеими руками.
Белые кроссовки Мануэлы мерцают. Она больше не ползет на животе – она уже выпрямилась. Похоже, она готова бежать к маме.
Мэр, должно быть, заметил движение краем глаза, а может быть, увидел вспышку белого