– Откуда мне знать, что ты не расскажешь своим друзьям?
– Не расскажу, – говорит она, ее голос серьезен, и я вспоминаю, что сказал Марко в тот вечер. Мануэла та еще штучка, но она не лгунья. – Пожалуйста, скажи мне, что происходит.
Снизу доносится звон посуды. Слышно бормотание. Виви и папа, должно быть, все еще на кухне.
Я рассматриваю свою карту: по шоссе I-10 через Хьюстон в Батон-Руж, затем налево по шоссе I-55 в Джексон, штат Миссисипи.
Затем я делаю глубокий вдох и рассказываю Мануэле все, что знаю. Мануэла долго молчит, пожевывая нижнюю губу.
– Мы были в «Волмарте», когда я впервые заметила, что моя abuela ведет себя странно. Она хотела, чтобы я примерила ту уродливую рубашку, а я вела себя как свинья. Она всегда пыталась заставить меня и мою сестру примерить одежду, которую мы ненавидели. – Она сухо рассмеялась от этих воспоминаний. – И вдруг она смотрит на меня, ее взгляд расфокусирован, как будто она меня не видит. Я подумала, что она прикалывается надо мной, но потом… потом она начала плакать и спрашивать меня, где мы. Кто мы такие. – Мануэла замолкает, чтобы протереть глаза, ее подбородок дрожит. – Она работала на шахтах несколько ночей в неделю, потому что говорила, что хочет помочь. Если бы я знала… Если бы я знала…
– Ты не могла знать. Похоже, что никто не знает, вот в чем проблема.
– Ты думаешь, они стерли и мои воспоминания? – спрашивает она.
– Может быть, – говорю я. – Я не знаю.
– И ты думаешь, они добрались до Марко?
– Я не знаю точно, но, вероятно, да. Мы должны были здесь встретиться. Мы собирались вернуться на шахты несколько ночей назад, чтобы посмотреть, не вызовет ли это у нас какие-нибудь воспоминания. – Я подхожу к окну. Во дворе клубятся тени, словно темные блики неба запутались в иссушенной земле. Небо усыпано яркими звездами, как песок на черной дорожке. Интересно, смотрит ли сейчас Марко на это же небо, пытаясь разобраться в пробелах свой памяти; существую ли там я, между осколками, или это просто еще один недостающий кусочек.
– Он не мог не прийти, если только с ним что-то не случилось. Это единственное объяснение, которое имеет хоть какой-то смысл. Я думаю, что Виви может иметь к этому какое-то отношение: она сказала Марко держаться от меня подальше. Может, она поняла, что он ее не послушал?
– А может, мэр поймал его. Я всегда знала, что этот человек – ненормальный. Кто носит солнцезащитные очки ночью?
– Я думаю, это чтобы защититься от моего отца, – говорю я. – Я поняла это той ночью на Миракл-Лейк, когда он был без них. Но всегда, когда он находится рядом со мной и папой, даже если он в помещении или уже ночь, он всегда их надевает. Зачем носить солнцезащитные очки, если глазам не нужна защита от солнца? Нужно установить зрительный контакт, чтобы забрать память – это самая важная часть. Я думаю, он носит их, чтобы мой отец не забрал его воспоминания.
– Если они работают вместе, зачем мэру от него защищаться?
– Я не знаю, – отвечаю я, в моем голосе сквозит раздражение. Каждый ответ пускает ростки нового вопроса, словно ветви, выбрасывающие побеги из дерева. Я думаю о фотографии в прихожей, где они вдвоем поднимают тост перед камерой. Когда-то они были друзьями. Теперь мой отец выглядит так, будто готов броситься бежать при одном только упоминании о мэре.
– Мы должны пойти на шахты. Моя мама сейчас там на смене. – Мануэла смотрит на часы на моей тумбочке. – Возможно, она сейчас как раз на пути туда. Может быть, мы успеем добраться до нее до того, как они…
– Ты шутишь? Ты что, не слышала, что я только что сказала?
– Вот поэтому мы и должны идти туда! Что, если они навредят ей? А вдруг она тоже заболеет? Ты сама сказала, что вы с Марко планировали поехать туда снова. Чем это отличается? Пожалуйста, мы должны ей помочь.
Я открываю рот. Закрываю. Она права. Но это было до того, как они добрались до Марко. Если они поймают меня и Мануэлу, у кого останется память?
– И что, ты собираешься пойти туда и потребовать, чтобы твоя мама вернулась домой? – спрашиваю я.
– Может быть. Почему бы и нет?
– А что, если они решат, что ты слишком много видела, и сотрут твои воспоминания? Что хорошего это кому-нибудь принесет?
Она вскидывает руки в разочаровании.
– Я не знаю! Но я не могу просто сидеть здесь всю ночь, умирая от беспокойства за нее. Мне нужно хотя бы узнать, все ли с ней в порядке. Я все равно не смогу заснуть. – Мануэла лезет в сумку и достает кроссовки, как будто она собирается в шахты прямо сейчас. – Оставайся здесь, если хочешь, но я пойду туда. Я не могу просто сидеть и читать газетные статьи, надеясь наткнуться на ответ. Мне нужно что-то делать.
Я морщусь.
– Прости. Я… – Она прерывисто вздыхает. – А если бы это была твоя мама?
Она произносит это мягко, обходя тот факт, что у меня больше нет мамы. Но этого достаточно, чтобы донести мысль.
Божья коровка, давай оставим это место пыли и ящерицам.
Я смотрю на мамин альбом, лежащий на тумбочке. Если бы мама работала на шахтах, я бы не колебалась. Я бы помчалась туда так быстро, как только может нестись мой велосипед. И может быть, Марко был прав – может быть, возвращение