Оставив супруг короля, мы посетили его сына. Кук рассказал мне, что этот принц, будучи наследником престола, вступил уже во все права, состоящие в исполнении важнейших табу [16]. Камеамеа установил это по политическим видам, чтобы по его смерти не произошел какой-либо переворот; коль скоро сын совершает важнейшее королевское табу, то особа его делается священной, он вступает в союз с жрецами и никто не дерзает оспаривать престол. Принц, вступая в права родительские, получает наименование Лио-Лио, т. е. собака всех собак; таковым нашли мы его на самом деле. Мы вступили в довольно опрятный шалаш, в котором Лио-Лио, высокое, весьма дородное нагое создание, лежал распростертый на брюхе и с трудом поднял голову, чтобы взглянуть на своих гостей; вокруг него сидели несколько вооруженных ружьями нагих солдат, которые стерегли это чудовище. Молодой прекрасный сандвичанин отгонял от него мух пучком красных перьев; я скорее его принял бы за королевского сына по приятным чертам лица и по благородному обращению. Камеамеа, прославившемуся мудрым правлением и положившему основание развитию и просвещению своего народа, надлежало иметь наследника, который ревностно и благоразумно продолжал бы начатое родителем дело. Для мореплавания было бы весьма важно, если бы просвещение на Сандвичевых островах достигло степени европейской образованности. Англичанам, принявшим эти острова под свое покровительство, надо было бы заблаговременно заботиться, чтобы Камеамеа имел благоразумного преемника и чтобы предотвращен был всякий переворот. Камеамеа заслуживает, чтобы ему был воздвигнут памятник. Наконец, «собака всех собак» поднялся с крайней неповоротливостью и, зевая, вытаращил на нас глаза, выражающие одну глупость и невежество. Казалось, что шитье на моем мундире ему понравилось, ибо он обстоятельно говорил об этом с некоторыми окружающими его нагими камергерами. Я не мог узнать, сколько ему от роду лет, такого счета здесь не ведут; с виду ему казалось около 22 лет; его безмерную дородность я приписываю лежачему образу жизни.
В полдень мы возвратились к жилищу Камеамеа, где я был крайне удивлен, увидя у берега грузовые лодки, имеющие в длину около 60 или 70 футов, построенные по образцу европейских и употребляемые для перевозок между островами. Камеамеа старается привлекать к себе европейских корабельных мастеров и платит им весьма щедро. Во время нашей прогулки нас окружало множество мужчин и женщин, которые хотя много шумели и шутили, но вели себя благопристойно. Камеамеа принял нас очень ласково и, сделав несколько вопросов о том, как нам понравилась страна, велел поднести вина и повел нас в построенный подле самого мурая весьма красивый шалаш, где уже был накрыт стол по-европейски. Он нам сказал, будто в том доме, в котором мы находились, нельзя есть свиного мяса, поскольку его супруги живут поблизости, но Юнг, который знал короля и проникал в его мысли, объяснил это совсем иначе; он был того мнения, что король выбрал дом подле капища, в котором он обыкновенно совершает жертвоприношения своим идолам, потому что желал изжаренную для нашего угощения свинью принести в жертву своим богам в знак благодарности за примирение с русскими. Женщинам под страхом смертной казни запрещено обедать вместе с мужчинами, поэтому каждая семья должна, кроме жилого, иметь еще два дома: один — для стола мужчин, а другой — для стола женщин [65]. Стол был накрыт только для одних нас, европейцев; король и его министры ничего не ели по той причине, что, по его словам, свиное мясо нынешний день для него табу, т. е. запрещено. Назначенная к жертвоприношению свинья была поставлена на пальмовой ветви посреди стола, один из министров разложил ее с большими церемониями; кроме этого, угощали нас сладкими земляными яблоками, ямсом и таро. Король во время обеда был весьма разговорчив, беседовал со мной, обращался к своим министрам, которые от его выдумок не переставали смеяться. Он любит вино, но не употребляет его в излишестве; выпив за здоровье каждого из своих гостей порознь, он предложил выпить за здоровье нашего государя императора; после этого один из его министров вручил мне сделанный с большим искусством из пестрых перьев воротник, который король сам носил в торжественные дни, например в военное время. Король, хотя и сам изрядно говорил по-английски, сказал мне через Кука следующее: «Я слышал, что ваш монарх великий герой; поэтому я люблю его, будучи сам таким, в доказательство моей любви посылаю ему этот воротник».
Отобедав, мы вышли из дому, а король стал заботиться о том, чтобы и гребцы мои были хорошо угощены; он возложил это на одного из начальников: стол был немедленно накрыт снова, матросы сели, и им прислуживали с той же внимательностью, как и нам. Я уверен, что матросы во всю свою жизнь не угощались с такими почестями, как здесь: позади каждого из них стоял, как и у нас, канак с пучком перьев и отгонял мух. Вслед за этим Камеамеа отправился к мураю, обнял одну из статуй, которая больше других была обвешана плодами и кусками свиньи, и произнес: «Вот наши боги, которым я поклоняюсь; заблуждаюсь ли я или нет, не знаю, но исполняю правила своей веры, которая не может быть дурна, поскольку запрещает мне быть несправедливым». Это заявление дикаря, самостоятельно достигшего какой-то степени образованности, обнаружило весьма здравое рассуждение и поразило меня.
Святилище короля в бухте Тауатеа (Килауэа)
Рисунок художника Л. Хориса
Когда король находится в мурае, никто не смеет туда войти. Мы удивлялись колоссальным деревянным идолам, представлявшим страшнейшие карикатуры. Вскоре Камеамеа опять возвратился к нам и повел в дом, где принимал нас сначала; мы сели, как и прежде, на стулья, а знать расположилась на полу. Теперь приближалось время обеда Камеамеа, он извинился перед нами, что будет обедать в нашем присутствии, и сказал: «Я видел, как русские обедают; теперь вы можете удовлетворить ваше любопытство и посмотреть, как обедает Камеамеа». Стол не был накрыт; кушанья стояли в готовности в отдаленном углу на банановых листьях, служивших вместо блюд; особые служители приносили кушанье ползком, его принимал один из вельмож и ставил на стол. Обед состоял из вареной рыбы, ямса, таро и жареной птицы величиной несколько больше воробья, водящейся на вершинах гор, очень редкой и подаваемой только к королевскому столу. Король ел весьма быстро, с большим аппетитом, и разговаривал непрерывно; вместо хлеба он употреблял тесто, сделанное из корня таро, которое, будучи разведено водой, обращается в кисель; оно стояло по правую сторону в выдолбленной тыкве (несмотря на то, что он имеет прекраснейшую столовую посуду); когда он кушал рыбу или мясо, то брал указательным пальцем немного киселя и ловко клал его в рот. Таким неприятным образом едят все, от короля до самого простого человека. Камеамеа, употреблявший в продолжение всего обеда одни только пальцы, заметил, что я с вниманием смотрел на каждое его движение, и сказал: «Таков у нас обычай, и я от него отстать не хочу». Носитель его плевательной чашки не отходит ни на минуту и держит ее всегда в готовности; она сделана из дерева наподобие табакерки с крышкой. Такое тщательное сохранение королевских слюней основывается на суеверии, что доколе они будут обладать этим сокровищем, дотоле неприятели не в состоянии занести к ним чародейством какую-либо болезнь.