Читать интересную книгу Сын - Филипп Майер

— Банкиры поимели всех нас.

Он чуть не разрыдался, но потом я понял, что он, конечно, не рад сложившимся обстоятельствам, но и не опечален. Идея уехать отсюда ему понравилась.

— Если б я остался, то понастроил бы тут дорог, чтобы куда угодно можно было добраться за десять минут, а не за четыре часа, ужинать дома, разбрасывать корм скотине прямо из кузова грузовика. Ты бы с этим делом справился, захоти только. Но даже если и так… — Он пнул росток мескиты. — Будем говорить прямо, Пит. Эта земля изнасилована. Жаль, что в нашем детстве не фотографировали пейзажи, потому что нынешние я хотел бы забыть навеки.

Дома отец рассказал, что уже несколько месяцев назад он выкупил половину недр на землях Пинкарда. Я спросил, как мы будем расплачиваться.

— Я решил продать пастбища за Нуэсес.

— А куда мы денем скот?

— Благодаря скидкам мы высвобождаем по тридцати с половиной доллара за каждый акр. Можем заплатить за что угодно. Хватит на нефть под участками Пинкарда да плюс еще на половину земель Гарсия.

— Эти пастбища видны с любого нашего холма.

— Значит, будем любоваться симпатичными фермершами.

— А если я откажусь подписать эту сделку?

— Ты можешь отказаться от чего угодно.

Нет, не могу. Я подписал, в чем он ничуть не сомневался. Утешал себя, что пастбища за Нуэсес все равно не слишком удобны. А Полковник утешал меня тем, что теперь у нас есть права на нефтедобычу.

— Сверху эта земля и пары коровьих лепешек не стоит, — говорил он. — К счастью, тупые янки слишком кичатся своими колледжами, чтобы разузнать такие простые вещи.

Все прекрасно, вот только пастбища на Нуэсес — единственное подходящее место для выпаса бычков. Теперь у нас будет гораздо больше возни с молодняком, больше работы для вакерос, и все станет гораздо дороже.

А что до нефти — вдоль реки много новых скважин; не видать больше объявлений о свободных грузовиках и рабочих на буровой. Цены на аренду участков утроились. Но все равно ближайшие фонтаны — на Пьедрас-Пинтас, дальше к востоку, и производят они только несколько сотен баррелей в день. Остальное — газ, а он никому не нужен.

26 апреля 1917 года

Полковника не было всю неделю, вчера вернулся из Вичита-Фоллс с новой роторной буровой установкой, которая уместилась на нескольких грузовиках. Гордо объявил, что очень выгодно ее купил. Малый, который продавал, разорился, уточнил он, как будто только из-за этого и пришлось пойти на сделку.

Вместе с Полковником приехал очень пьяный мужик, представившийся геологом. И еще один пьяница, оказавшийся буровым мастером. Алкаши номер три, четыре и пять — оператор крана и рабочие буровой. Они, похоже, ночевали в свинарнике.

— Где ты подобрал это отребье? — поинтересовался я.

— В Вичита-Фоллс, — серьезно сообщил он, будто я не знал, куда он ездил.

— Мы поставим еще ветряки?

— Это не твоя забота.

Они с геологом поехали осматривать песчаные пастбища Гарсия. Буровой мастер в компании бурильщика и вышкомонтажника накачивались виски на террасе у Полковника.

4 мая 1917 года

Не найдя ничего лучшего, они определили первый участок для бурения в полумиле от дома, опираясь на смутные воспоминания отца: пятьдесят лет назад он якобы видел, как там сочилась нефть, но с тех пор никому подобных видений не являлось.

— Это чудесное местечко видно и слышно из нашего дома, — не удержался я. — Убежден, оно ничем не отличается от остальных четырехсот участков.

— Мне подсказал муравьиный лев. Всегда слушайся муравьиного льва.

Иногда не могу понять, он меня считает простофилей или сам такой?

27 мая 1917 года

Мексиканцы в панике. Шестеро лучших работников, включая Аарона и Фаустино Родригесов, сообщили, что увольняются и возвращаются в Мексику, — они думают, что их семьям здесь угрожает опасность.

Причина: умники в Остине только что одобрили увеличение финансирования отрядов рейнджеров. Количество рейнджеров на границе вырастет до восьми сотен (сейчас их сорок).

Я убеждал вакерос, что в Мексике идет война. Бесполезно. Говорят, все равно там безопаснее, чем здесь.

Фредди Рамирес (наш управляющий, который первым застукал Гарсия, ворующих скот) тоже подал заявление. Заводы в Мичигане нанимают мексиканцев. По крайней мере, он так слыхал.

Я пытался неловко пошутить:

— Мичиган? Muy frio![99] — И зябко потер ладони.

Он шутки не принял.

— Холод можно пережить. А вот Rinches вряд ли.

Отцу наплевать, что мы потеряли семерых лучших работников. Для него настоящее дело началось, лишь когда он отправил половину персонала помогать в установке буровой вышки. Шум стоит дикий. Там, где раньше слышно было только мычание коров да скрип ветряков, теперь как будто железнодорожная станция открылась, но поезда не отходят и не приходят, паровозные котлы не остывают. Все окна распахнуты из-за жары. Я хожу по дому, заткнув уши ватой.

19 июня 1917 года

Бурят день и ночь, пока только песок. После продажи ранчо Пинкарда и других небольших хозяйств город почти не узнать. Грузовики и сезонные рабочие вместо лошадей и вакерос. Магазин Гилберта тоннами продает удобрения. Заглянул к нему купить несколько черенков для лопат, совковые лопаты и коробку патронов 30-го калибра для пулемета Льюиса.

— Мне тоже по такой цене? (На полках все в три раза дороже.)

— Не-а. Нас мало осталось, надо держаться друг за друга.

Он сделал вид, что подсчитывает что-то на бумажке, и выставил счет вполовину меньше. Получилось все равно на 20 процентов больше, чем в прошлом месяце. Я не стал комментировать.

— А кто еще остался? — спросил я.

— Из цветных так никого. С десяток семейств — Варгас, Гузман, Мендеса, Эррера, Ривера, черт побери, и не упомню, кто еще, — в один день, почитай, собрались. Продали пожитки Шоу, который хозяин меблированных комнат, купили пару грузовичков и двинулись в Мичиган, человек по сорок-пятьдесят в каждом фургоне. Раскупили у меня подчистую все пальто и одеяла. Говорят, Форд нанял две тысячи мексиканцев на какой-то завод. Как подумаешь, что эти чумазые латиносы автомобили собирают и все такое, прямо смех разбирает.

Вообще-то некоторые из этих «чумазых латиносов» (Варгас и Ривера уж точно) закончили колледж в Мехико, пока Гилберт и его косоглазые братцы кадрили телок в Игл-Пасс.

— Даже старый Гомес все продал, всю лавку по себестоимости. Я купил кучу ящиков фасоли, чоризо, уздечки, кожаные лассо. И лицензию curandero[100]. Представляете? Вы беседуете с новым городским curandero.

Мысль о том, что мексиканцы доверили Нилу Гилберту продажу лекарств, угнетала. Я поспешил расплатиться и сбежать оттуда, но он все же успел крикнуть вслед:

— Забавно, но я скучаю по ним, вот не думал, что скажу такое после всех бед, что они причинили.

Трогательное переживание для убийцы. Впрочем, я ничуть не лучше.

Старые исконно мексиканские семьи исчезают (многие из них жили тут на протяжении почти десяти поколений — дольше, чем любой из белых), на их месте прорастают новые побеги. По-английски они не говорят совсем и станут легкой добычей для типов вроде Гилберта. Но здесь все же лучше, чем в Северной Мексике, где продолжается кровопролитная война. Не пойму, чего им жаловаться, ворчит отец. Зато никаких налогов.

Вернулся домой, потом поскакал на 19-е пастбище помогать считать бычков. Мы уже поставили все изгороди, и, как сказал Пинкард, здесь все начинает работать как хорошо смазанный механизм. Но когда же душа покинула эти земли? Похоже, никто не знает ответа на этот вопрос.

20 июня 1917 года

Нужен новый грузовик. Договорился в Вичита. Две с половиной тонны — мечта. Не могу выбрать между червячной и цепной передачей.

Хотел купить «форд» (в Далласе теперь выпускают модель «Т»), но все, у кого такая модель, умудрились вывихнуть (или сломать) плечо, когда срывалась ручка стартера. Ходит шутка, что водителя «форда» легко узнать по руке.

Нельзя выпускать хлам и рассчитывать выжить в современном мире. Люди хотят покупать вещи, которые прослужат долго.

21 июня 1917 года

Нищая мексиканка появилась сегодня у наших дверей. Удивился, как ей хватило храбрости войти в ворота. В лице что-то знакомое, но я никак не мог ее вспомнить, — возможно, жена или сестра кого-то из вакерос. Бледная, худая, в одной сорочке, поверх которой тонкая шаль; порыв ветра приподнял подол, и я успел заметить, что ноги у нее — кожа да кости.

— Buenas noches[101], — поздоровался я.