Читать интересную книгу "Малютка - Кармен Мола"

и еще тысяча вопросов безжалостно навалились на нее.

Сил думать не было, и она снова вышла на улицу. Медленно двинулась по маршруту, когда-то такому привычному: по улице Больса до Хасинто Бенавенте, где торчало уродливое здание центра Гальего, дальше по улице Анхель, мимо кафе «Сентраль», которое любил ее муж Абель. Оставить слева площадь Санта-Ана, спуститься по Уэртас, пересечь площадь Матуте, которая ей почему-то ужасно нравилась, и, наконец, прийти туда, где не бывала уже много месяцев, – в караоке-бар Cheers’.

Войдя, Элена увидела его другими глазами – как ей могло нравиться такое безвкусное и бездушное заведение? – но не успела она пожалеть, что переступила порог, как к ней бросился Лукас, который пел песни Нино Браво лучше, чем сам Нино Браво. И Кармина, виртуозно исполнявшая песни Жанетт. И Эду, без особого успеха пытавшийся воспроизвести интонации Фрэнка Синатры…

– Элена, как здорово! Как давно ты к нам не заглядывала! Ты же нам что-нибудь споешь? Мы пустим тебя без очереди.

– У меня есть бутылочка твоей любимой граппы. Налить? – приветствовал ее Хоакин, официант.

– Ага. И бутылку далеко не убирай…

Элена заказала не итальянскую песню. Она пришла почтить память Чески, поэтому решила отдать предпочтение бразильской музыке, но не Каэтану Велозу, а песне Винисиуса ди Морайса и Антониу Жобина «Счастье»…

Она была пьяна. Элена уже почти забыла это ощущение. Вокруг мелькали огни и лица, слова песен переплетались и смешивались. Она погрузилась в эту расплывчатую реальность, мечтая сбежать от собственных чувств и не беспокоясь о том, куда заведет ее этот побег. Возможно, мать права: она сама цеплялась за боль и отказывалась от счастья. Сарате… Почему она запретила себе любить? Почему опомнилась, только когда стало слишком поздно? В памяти вдруг всплыли слова Виктора Франкла, австрийского невролога и психиатра. Его цитировал военный репортер в каком-то документальном фильме. Страдание подобно газу в пустой камере: оно расширяется, пока не займет все доступное пространство.

Глава 59

Сарате не хотел напиваться: ему всегда казались жалкими люди, которые хватались за бутылку, как только у них начинались проблемы. В этом было что-то искусственное, киношное. К тому же он любил «Махоу», даже за ужином предпочитал вину пиво. Выйдя с работы, Анхель отправился домой, чтобы подумать о Ческе; попытался даже написать что-то вроде прощального слова для похорон. Впрочем, похорон, скорее всего, не будет, ведь им и хоронить нечего, но прощальную церемонию наверняка устроят, и он хотел выступить на ней, чтобы все увидели Ческу такой, какой он сумел описать ее Ребеке. Хотел рассказать, как она мечтала поучаствовать в карнавале в Рио, танцевать в маскарадном костюме самбу на Самбодроме.

– Если хочешь, поехали вместе. Оторвемся на карнавале! Костюмчики себе придумаем безбашенные.

– Не буду я в перья наряжаться.

– Наденешь то, что я скажу, это же моя мечта!

Но, размышляя о том, насколько хорошо он знал Ческу, и вспоминая, как весело и интересно было рядом с ней, он понял, что не сможет перенести свои мысли на бумагу. Молодец Ческа, нашла и убила подонков, которые изнасиловали ее, когда она была еще ребенком. Кто посмеет осудить ее? Девочка-подросток сходила на праздник, а на обратном пути встретила жениха сестры. Она ему доверяла. Она и представить не могла, что этот человек и его дружки собирались с ней сделать. Коллективно изнасиловать, навсегда исковеркать ей жизнь. Беременность, разрыв с семьей, дочь, отданная чужим людям, чувство вины. И пока душевные раны Чески болели все сильнее, чудовища, напавшие на нее той ночью, жили как ни в чем не бывало. Заботились о родителях, строили семью, обретали счастье. Или, как Антон, превратились в садистов-извращенцев. Разве жертва не имеет права забрать то, что у нее украли? Разве у Чески не украли жизнь?

Ему хотелось написать, что Ческа была героем. Женщиной, сделавшей то, что хотелось бы сделать каждому. Он представил, как крикнет на похоронах: да плюньте вы на эти чертовы правила, не будьте лицемерами! Все мы жаждем мести, потому что бывают преступления, которые ничем, кроме смерти, не искупить.

Злая ирония состояла в том, что в этом водовороте насилия в итоге захлебнулась и сама Ческа. И прежде, чем погибнуть, прошла через адские мучения. А вот Антон теперь сидел в камере с кондиционером, обеспеченный питанием и медицинской помощью.

«А где был ты?» – прозвучал в воображении Сарате мучительный вопрос. Где был ты, когда Ческа просила о помощи? Зачем ты заставил ее поверить, что влюблен, хотя на самом деле просто пользовался ею? В этом танце жертв и мучителей не среди вторых ли твое место? Потому что ты вел себя как эгоист.

– Что ты чувствуешь к Элене? – неоднократно спрашивала его Ческа.

– Да я уже давно забыл про нее. – Отвечая, он никогда не смотрел ей в глаза.

Насколько проще было бы сказать правду: «Я люблю ее. Если бы мне хватило смелости, я бы поехал за ней, где бы она ни находилась. Мне необходимо быть рядом с ней. С тобой, Ческа, я потому, что не хочу оставаться в одиночестве. И потому, что пытаюсь обмануть себя, убедить, что чувства к Элене в прошлом, но это неправда. Прости, что ввел тебя в заблуждение. Прости, обещаю, что друг из меня будет лучше, чем любовник».

– Слишком поздно, Сарате. Видишь мой живот? Меня искусали. Выдрали куски мяса. Почему ты молчал раньше? Я бы все тебе рассказала. Поговорила бы с тобой о Ребеке. Но ты бросил меня одну.

Ческа вдруг материализовалась посреди гостиной, из распоротого живота текла кровь. Она рухнула на пол, и, словно стая голодных стервятников, на нее набросились Антон, Хулио, Серафин и Касимиро, срывая зубами плоть с ее костей.

Сарате проснулся с мокрым от пота лицом… или это были слезы? На столе лежал чистый лист бумаги; речь для похорон Анхель так и не написал. Он встал и вышел из дома, спасаясь от кошмара, который – он это точно знал – настигнет его снова, стоит только закрыть глаза. Нашел бар, заказал бутылку «Махоу», потом еще одну, и еще, и еще… Потом перешел на джин-тоник. Он уже потерял счет выпитому, время было позднее, почти все бары закрылись. Этот назывался «Часы» и находился на улице Магдалена со стороны метро «Антон Мартин».

– Еще один джин-тоник.

Барменша, чем-то напомнившая ему Ческу, хоть и не была обязана беспокоиться о клиентах, – ей полагалось, наоборот, наливать им побольше, – почему-то прониклась к нему сочувствием.

– По-моему, тебе хватит.

– Не твое дело.

– Как скажешь, не мое так не мое.

Барменша попыталась