Когда процессия приблизилась к усыпальнице, вокруг подножия протяжно заревели трубы. Потом изнутри пирамиды раздался стонущий скрежет металла и скрип лебедок. Колоссальные бронзовые створки дверей, каждая в локоть толщиной и сплошь покрытая фризами, изображавшими славу и благодать правления Ибнизаба, начали медленно открываться. В следующий раз им предстояло открыться не прежде, чем минует нынешняя Вечность и настанет День, Который Грядет.
Створки распахнулись во всю ширину и замерли в неподвижности, как раз когда воины, возглавлявшие процессию, добрались до порога. Они вошли внутрь черного провала под аккомпанемент нового всплеска фанфар. Зрители разразились криками – кто восторженными, кто жалобными. Эхо множества голосов, как морской прибой, гуляло между городской стеной и стенами пирамиды. Наконец и царский саркофаг был поглощен зияющей чернотой.
Внутри пирамиды людей, мертвецов, животных и припасы без промедления размещали в заранее приготовленных помещениях. Что касается Ибнизабова саркофага, то наготове уже стояли свежие рабы, готовые сменить выдохшихся под непосильной ношей вельмож. Но даже и со свежими силами тащить неподъемную тяжесть наклонными коридорами было куда как нелегко. Процессия то и дело останавливалась, а в главном коридоре и вовсе пришлось прекратить всякое иное движение.
Кроме того, требовалось избежать повторения трагической случайности, подстерегшей Ибнизаба на пандусе в главном зале. Когда монарший гроб прибыл к злосчастному месту, его крепко обвязали канатами и осторожно спустили вниз на деревянных салазках.
В нижнем тоннеле последовали новые задержки, и еще худшие – в самом Царском Чертоге, вдоль стен которого теперь громоздились сокровища, а темно-синий потолок в свете ламп действительно напоминал сумеречное небо, усеянное бриллиантами звезд. Внесенный туда саркофаг надо было еще убрать в каменный футляр и опустить массивную крышку. При этом было жестоко покалечено несколько невольников, но наконец работу завершили, и яростное сияние саркофага померкло внутри холодного камня. К тому времени царица Нитокар, лично присматривавшая за работой, была в ярости.
– Живее, бездельники! – кричала она на слуг, торопливо вносивших последние подарки царю. – Кладите безделушки и убирайтесь!
Ее портшез и носильщики ожидали в центральном зале. Сама царица прохаживалась туда и сюда по роскошному мозаичному полу Царского Чертога. Она производила немалое впечатление: черный лиф, черная, с разрезами, юбка, сандалии на высоких подошвах. В руках у нее был длинный хлыст, которым она обыкновенно подгоняла своих красавцев-рабов. Расхаживая взад и вперед, она раздавала хлесткие удары метавшимся рабам так же охотно, как прежде разбрасывала монеты в толпу.
– До чего надоела эта возня!.. – слышался ее голос. – Бросайте как есть, и пускай гниет рядом с этим куском жира!.. – Свистящий кнут прошелся по подножию каменного саркофага. – Тьфу!.. До чего надоели все эти могилы с их бесконечными сквозняками!.. У меня других дел полно! Городом править надо!..
– О моя царица, осмелюсь ли я попросить... о малой толике сдержанности в этих священных пределах, в этот богоизбранный день... – обратился к Нитокар единственный из важных придворных, находившийся вместе с нею в Царском Чертоге. Это был один из высших жрецов Эллаэля – высокий полный мужчина в расшитых блестками ризах.
– Сдержанность?.. Глупец! Что способно сдержать монарха?..
Крутанувшись, Нитокар занесла хлыст, как бы собираясь хлестнуть его по щеке, и священник испуганно отшатнулся.
– Нет, жрец, не бойся, – расхохоталась Нитокар. – Я не трону тебя. Я – сама сдержанность. Но если мое взволнованное состояние тебе не нравится, тогда ступай прочь! Иди посмотри, что делается в других помещениях. Я пошлю за тобой, когда пора будет запирать Царский Чертог.
– О великая царица, мое место здесь, рядом с тобою и царем...
– Ну уж нет! Брысь, я сказала! – Она угрожающе шагнула к жрецу, и тот попятился. – Да присмотри, чтобы другие священные олухи вроде тебя не толклись у порога! Я хочу побыть наедине с моей возлюбленной дочерью и достойным образом с нею попрощаться!
Жрец попятился от нее ко входу, пригибаясь и кланяясь на каждом шагу.
Проводив его взглядом, царица проследовала к изголовью громадного саркофага, где молча стояла на коленях царевна Эфрит. Каштановые кудри ниспадали на схваченные кандалами запястья, которые ей приходилось держать на весу. Тяжелые золотые цепи исчезали в отверстии, проделанном в каменном футляре. Лицо девушки было белым, как ткань ее простенькой рубашки, но глаза оставались сухими. Она примирилась с судьбой, но дух ее оставался несломленным.
– Вот так, девочка, – сказала ей Нитокар. – Скоро ты избавишься от меня навсегда. От меня и от всех. Вообще избавишься от забот этого мира. Останешься наедине со своим сдвинутым папенькой... – Царица похлопала по выпуклому боку каменного саркофага. – Ах да!.. Не считая вон того полутрупа, твоего сотоварища по изменническому заговору против меня. Можете теперь болтать сколько влезет и строить заговоры, пока не испустите дух. Я-то с ним уже вволю наговорилась – беседовала долго и интересно...
Она ткнула хлыстом в сторону несчастного Арамаса, безучастно скорчившегося у стены. Он был прикован за ноги железными кандалами к позолоченному каменному блоку. Он сидел в неуклюжей, беспомощной позе, развернув колени. Плохо зажившие отметины по всему телу свидетельствовали о страданиях, которые ему выпало перенести.
– Как скверно, когда маленькие девочки начинают замышлять зло против родителей, – продолжала Нитокар, не обращая ни малейшего внимания на рабов, продолжавших таскать сокровища. – И как вышло, малышка, что ты выросла такой испорченной? Наверное, надо было мне проводить с тобой больше времени и материнской заботой заслужить если не твою любовь, так по крайней мере уважение. А заодно ласковой, но твердой рукой научить тебя послушанию! Родительская твердость, знаешь ли, творит чудеса. Возьмем хотя бы этого парнишку, как его там, – Арамас, кажется? Сперва он был таким букой! Наверное, успел набраться от тебя непочтительности по отношению к своим законным господам. Но очень скоро он начал хныкать, как младенец, и пачками выдавать мне все ваши секреты! Как он меня умолял, как во весь голос выкрикивал твое имя!.. О, ты же знаешь, я всегда умею найти подход к молодым людям вроде него. Я и тебя, девочка моя, не отказалась бы вразумить подобным же образом, но, увы, твой отец так и не дал мне как следует развернуться. Не хотел, видите ли, чтобы я тебя даже пальчиком тронула. Даже в смерть вместе с ним ты должна уйти целенькой и невредименькой!.. Вот пусть-ка теперь попробует меня остановить!..