— Я ждал этого, — сказал он спокойно, — но вы подумаете. Повторяю, я люблю вашу дочь и хочу, чтобы она была моей.
— Никогда! — вскричали обе женщины с отчаянием.
— Только этой ценой, сударыня, — продолжал он невозмутимо, — вы получите свободу. В противном случае приготовьтесь к смерти!
— Да! Да! — сказала с силой донна Эмилия. — Да, мы умрем, но обе по собственной воле. Ты уверен был в успехе своего гнусного замысла, но ты дурно рассчитал, презренный: к смерти, которой ты нам грозишь, мы прибегаем, как к верному убежищу. Ты властен в нашей жизни, но не в смерти. Мы тебя презираем!
Индеец засмеялся.
— Взгляните на свой флакон, — сказал он спокойным и хладнокровным голосом, — в нем нет более жидкости. Вчера в вашу пищу подмешано было успокоительное снадобье, и во время сна у вас отняли это страшное оружие, на которое вы так преждевременно положились. Поверьте, сударыня, уступите. Я даю вам восемь дней на размышление. Мне было бы легко взять вашу дочь, но я хочу владеть ею только по вашей собственной воле.
И, засмеявшись, он вышел из комнаты, не дожидаясь ответа, которого две несчастные женщины и не в состоянии были дать: они были разбиты, уничтожены ужасным, только что слышанным предложением.
Глава XXXII. План кампании
Оставим на некоторое время лагерь команчей и вернемся в гасиенду дель Рио, принадлежащую графу Мельгозе, с которой мы уже знакомили читателя и куда граф приказал перенести раненого.
Когда показалась гасиенда, канадец заметил графу, что дон Мельхиор по слабости своей с трудом, вероятно, перенесет переправу через реку и подъем на холм по узкой дорожке.
Граф засмеялся.
— Чему вы смеетесь, ваша милость? — спросил его канадец.
— Э! — отвечал граф. — Я смеюсь вашей наивности, мой друг!
— Моей наивности?
— Ну да, я считал вас более осведомленным в военных делах.
— Меня! Как это?
— Dame! Вы должны знать, что хороший генерал не позволит осадить себя, не имея в руках средства прервать блокаду, когда ему захочется.
— А! А! — вскрикнул с улыбкой охотник. — Я сомневался в этом, но все равно продолжайте, ваша милость!
— Я хочу вам показать то, чего еще не видело ни одно живое существо.
— Черт возьми, ваша милость! Позвольте вам напомнить: то, что вы намереваетесь сделать, очень неосторожно.
— Со всяким другим это было бы действительно так. Но разве вы не друг мой?
— Я рад считать вас другом, ваша милость!
— Диего Лопес, — прибавил граф, обращаясь к пеону, — поверни направо.
Диего Лопес поклонился и немедленно принял указанное направление.
Дорогу, впрочем, расчищали ударами топора, так что продвигаться вперед пришлось медленно.
Канадец с ненасытным любопытством туриста смотрел на все вокруг. После почти часовой упорной работы группа достигла подножия громадной, беспорядочной группы скал, нагроможденных одна на другую до очень большой высоты.
За невозможностью двинуться дальше пришлось остановиться.
Граф слез с лошади, бросил повод канадцу и обратился к пеону:
— Иди сюда, Диего Лопес!
После этого он пошел направо к группе скал. Затем, достигнув известного ему места, наклонился и, подумав, сказал:
— Просунь дуло своего ружья в это отверстие и крепче надави.
Пеон повиновался.
После нескольких усилий довольно большой обломок сдвинулся с места и упал на землю.
— Хорошо, — сказал граф, — продолжай. Теперь вот этот!
Второй камень, больше первого, упал и открыл вход в пещеру.
— Теперь, — продолжал граф, — расширьте проход.
— Черт возьми! — вскричал канадец. — Вот так чудо, и мы пройдем здесь с лошадьми?
— Конечно, разве вам неизвестно, что все мало-мальски значительные гасиенды в этой местности построены первыми завоевателями страны. Они, подвергаясь постоянно нападению индейцев, вынуждены были при осаде доставать съестные припасы или призывать на помощь друзей и союзников.
Пока они беседовали, Диего Лопес и его спутники работали так успешно, что отверстие стало достаточно широким для проезда всего маленького отряда.
— Проезжайте! — сказал граф.
Они въехали.
Когда последний пеон очутился в гроте, граф приказал:
— Теперь, Диего Лопес, положи все эти камни на их места, как только можешь лучше. Бессмысленно показывать другим путь, которым мы воспользовались.
Пеоны принялись за дело, и менее, чем в полчаса, вход был снова герметично заложен и так искусно, что снаружи никто бы не мог открыть его.
Подземелье, где находились испанцы, освещалось, вероятно, посредством множества незаметных отверстий, которые, в то же время, освежали воздух, поскольку дышалось легко и не ощущалось полной темноты.
Граф стал во главе маленького отряда и дал сигнал двинуться в путь.
Дно подземелья поначалу сильно шло под уклон. По шуму вверху путешественники поняли, что они проходили под ложем реки. Потом мало-помалу дно стало возвышаться. Подземелье образовывало массу поворотов, длинные галереи его терялись далеко во мраке. Все это указывало на то, что первые владельцы гасиенды, как осторожные люди, имели несколько выходов.
Наконец, после трех четвертей часа пути, граф остановился перед массивной дубовой дверью, сплошь покрытой широкими и толстыми железными полосами.
— Мы приехали! — сказал он.
— Как, приехали? — спросил канадец. — Не в гасиенду же?
— Да, мы в гасиенде и даже более, — у входа во двор!
— Это невозможно! — сказал канадец.
— Почему же?
— Dam! Потому что дом вашей милости стоит на вершине довольно высокого холма.
— Что же из этого?
— Черт возьми! Кажется, мы не взбирались на холм.
— Вы ошибаетесь, друг мой, мы на его вершине. Многочисленные переходы не позволили вам заметить повышения уровня, и вы, так сказать, незаметно сделали подъем, довольно трудный при других обстоятельствах.
Граф надавил пружину. Дверь открылась. Канадец испустил возглас удивления: как сказал граф, дверь вела действительно во внутренний двор гасиенды дель Рио. В этот момент двор был пуст.
Путешественники вошли, после чего дверь была герметично заперта, так что совершенно слилась со стеной. Охотник, несмотря на все старания, никак не мог определить ее положения.
— Не будем терять времени, — сказал граф. — Диего Лопес, перенеси раненого в зеленую комнату. Не беспокойтесь о своей лошади, сеньор Клари, о ней позаботятся, идите.
— Черт возьми! Животное имеет цену, и хотя бы ради особы, которой оно принадлежало, я хочу его сберечь.
— Что касается этого, то будьте спокойны, о вашей лошади так же будут заботиться, как если бы она принадлежала мне.