из глаз слёзы.
Дело в том, что слышать такое от человека, которому ты всецело доверяешь, оказалось невыносимо больно. Глаза нещадно защипало, но Мила собралась и по итогу ни слезинки не проронила. Она всего-то посмотрела на Саймона так, чтобы он сходу понял насколько сильно она оскорблена.
— Да, Милка, — совершенно спокойно подтвердил друг. — Даже я, зная все твои проблемы с чтением и письмом, решил, что это было сделано намеренно. Такое очень даже вписывается в твои причуды.
— Сука! — закричала она тогда в голос из-за бушующих в ней эмоций, но легче Миле из-за крика не стало. Поэтому она, закрывая лицо руками, села на лавочку, но нет, не заплакала Мила. Она просто неистово злилась. — Какая-то сволочь очень хорошо меня просчитала!
Некоторое время было тихо. Саймон не умел выражать сочувствие чем-то окромя дельных советов, а тут ему даже посоветовать нечего было. Так что он тихо стоял, задумчиво глядя на небо. Мила, напротив, уставилась на землю у себя под ногами. Там как раз копошился жук. Он рылся, пытался подцепить своими тоненькими лапками осенний лист, чтобы забраться под него.
— Куда ты пойдёшь, если тебя отчислят? — наконец спросил Саймон, и Мила оторвала свой взгляд от жука. Даже у такой мелкой пронырливой твари был дом и будущее, а у неё нет.
— В тюрьму, а там уже куда определят.
Лучше бы друг не посмотрел на неё столь сочувственно. Мила вмиг поняла, что не сможет выдержать подобного взгляда, а потому рывком встала с лавочки и решительным шагом пошла по дорожке.
— Ты куда? — удивился Саймон, пристраиваясь к ней рядом.
— На кафедру.
— Но ведь занятия ещё не кончились. Скоро…
— Плевать! — воскликнула она, поворачиваясь к нему лицом. — Пойми, Саймон, я сейчас ни о чём другом не могу думать. Поэтому лично я иду на кафедру.
Её слова не разошлись с делом, но если что Милу и удивило, то это то, что Саймон не оставил её. Он шёл рядом и напряжённо молчал. Лоб его хмурился. Однако, молодая женщина прогонять Саймона не посмела. Ей сейчас как никогда требовалось присутствие друга, а потому она втайне радовалась. Более того, когда они вошли на кухню и Саймон поставил чайник на огонь, Мила даже почувствовала себя относительно счастливой.
«Так приятно, когда о тебе кто-то заботится», — подумала она и улыбнулась. Но улыбка её была недолгой, произошедшее камнем лежало на её душе.
— Меня точно отчислят, — не выдержала горьких мыслей Мила.
— Может и не отчислят.
— Ага, как же. Порча имущества — это уже восьмой строгий выговор. Содержимое доклада — девятый. Да и вообще, доклад теперь не зачтётся, а, значит, меня запросто не допустят до экзамена. Поэтому всё, Саймон. В ближайшие пару дней меня вышвырнут отсюда, а там…
— А что там? Там самая обычная жизнь, Милка. Многие люди живут без магии и как‑то справляются.
— Но не с такими долгами, — криво улыбнулась она ему. — У меня другого пути, как попасть на каторжные работы, нет.
— Нет, есть. Милка, если ты устроишься на работу и обеспечишь через банк ежемесячное поступление средств на счёт академии, то в тюрьму тебя не отправят. Не за что будет, — попытался успокоить её Саймон, но Мила лишь нервно рассмеялась.
— Устроиться на работу, договориться с банком об ежемесячном поступлении, — съязвила она. — Саймон, ты говоришь слишком умные слова.
— По-моему, ты прекрасно поняла, о чём я тебе толкую, — насупился он.
— Да, поняла, — не стала скрывать молодая женщина. — Только я прекрасно понимаю, что ни один банк не устроит заниматься таким без уверенности, что моих денег хватит и его собственный счёт регулярно пополнять. То есть моя работа должна приносить постоянный и очень даже определённый доход. Быть может, работодателю даже придётся написать положительную характеристику на меня. Другое приставов вряд ли устроит.
— И? Думаешь, это всё невозможно устроить?
— Невозможно, Саймон, — твёрдо ответила Мила.
Сказанное заставило Саймона нахмуриться. По тону голоса он прекрасно понял, что существует некая неизвестная ему причина, отчего предложение поспособствовать не стоит даже предлагать.
— Ты объяснишься или мне даже спрашивать не стоит?
Вопрос был задан с такой интонацией, что даже дурак понял бы — откажи Мила в ответе, друга бы она навеки лишилась. Вот только говорить правду… Для правды слишком сдавило горло. Все звуки словно застряли в горле и никак не могли выйти наружу!
— Мила, — требовательно произнёс Саймон.
— Меня… Саймон, меня никто не возьмёт на нормальную работу, — наконец выдавила Мила из себя и вместо слов достала из-за лифа плотную карточку в кожаной обложке. С документами Мила никогда не расставалась, так как даже такие документы, что у неё имелись, всё равно можно было счесть сокровищем. Другое дело, что…
Она не стала передавать документы Саймону, а просто открыла обложку и показала ему содержимое карточки. Красные чернила горели огнём. Так же пылали бы её щеки, не отойди вся кровь от лица. Мила была бледной. Ей было страшно услышать слова Саймона, что вот‑вот прозвучали бы. По тому, как нахмурился его лоб и как изменился взгляд с лёгкостью можно было догадаться, что ничего хорошего он сейчас не произнесёт.
— Так вот почему ты не захотела ехать со мной в Форкрест, — вымолвил он, прежде чем поджал губы до узкой черты.
— Именно.
— Зато хоть теперь я понял, как ты рассчитывала в эти каникулы подзаработать. И как, хорошо тебе платят?
От того, как Саймон смотрел на неё и что говорил, земля захотела уйти из-под ног Милы. Молодая женщина невольно пошатнулась. И ведь знала, предчувствовала, что именно как-то так и будет, но надежда… надежда умеет отравлять жизнь.
— А по мне видно, что мне кто-то платит? — через силу усмехнулась она.
— Нет, но я всё ещё пытаюсь переварить твоё двуличие. Я ведь был восхищён тем, какую борьбу ты устроила здесь в академии. Мне виделось, что ты кто-то из тех, в ком может хватить огня изменить настоящее. Я видел перед собой женщину, которая не лебезит и точно знает, какое место она хочет занять в этом мире, — каждое слово Саймона вонзалось в сердце Милы словно нож. — А по итогу… По итогу оказалось, ты действительно Тварь. Здесь задираешь нос, а там, на улицах Вирграда, юбку. Ты можешь покорно лечь под любого мужика, кто заплатит свою цену. Ещё одна продажная девка.
Словесная пощёчина вышла настолько сильной, что оправдываться Миле не захотелось. Даже иначе. Ей сделалось так больно, что она бы ни слова сейчас связно сказать не смогла. Глубокая обида обожгла всё её нутро.
«Саймон ведёт себя