он Грише. — Проверишь кое-что?
— Без вопросов, — тяжело дыша, ответил Григорий. — Скажу тебе больше: я знаю кто сливал информацию о вашей сделке. И даже ещё больше: рановато ты ушёл с Дня рождения, Прегер.
— Рановато? Там случилось что-то ещё? — удивился Платон.
— Угу, — многозначительно хмыкнул Гриша. — Самое вкусное осталось на десерт. Но хорошо, что не ушёл я.
Заинтригованный Прегер сел в машину. Но слишком долго раздумывать над словами Селиванова не собирался — на этот вечер у него были планы поинтереснее.
Честно говоря, Платон хотел купить новую квартиру, чтобы ничто не напоминало ему про Риту. Но потом подумал: а не много ли чести? Эта квартира появилась у него куда раньше второй жены и вообще ему нравилась. Здесь всё было по его вкусу: удобное расположение, высокий этаж, строгий кабинет, огромный балкон с барбекю и видом на город, его личная ванная.
Поэтому Платон ограничился тем, что полностью сменил мебель в гостиной и спальне, и под новую сделал в обеих комнатах косметический ремонт.
Но дверь в квартиру открыл для Янки не без волнения.
— О, мой бог! Это что, парная? — с любопытством заглянула она в каждый уголок и вернулась в его ванную, отделанную аскетически, в глубокие коричневые тона, камень и дерево.
— Если хочешь, я включу, — не совсем уловил Платон посыл: фу парная, или ура парная?
— Конечно, хочу! — повернулась Янка. — С неё будем прыгать в эту ванну, — показала на небольшой бассейн. — Потом лежать там, — ткнула пальцем в гидромассажную ванну, — и пить вино с сыром и фруктами.
Платон сглотнул, предвкушая вкус холодного вина и его обнажённую девочку рядом, но понял, что сделал это рано.
— А потом будем втирать друг в друга ароматное масло и… — коварно улыбнулась Тучка.
— Мне чертовски нравится твой план, — прошептал Прегер резко севшим горлом.
И они ведь его осуществили.
Правда начали намного раньше. Ещё до парной, сразу в душе.
Прохладные струи воды смывали с них уличную грязь и мыльную пену. Но Платону казалось, что они проходят обряд омовения тела и очищения души одновременно.
Было что-то символическое в том, как жёсткая губка скользила по коже, оставляя след снаружи и чувство чистоты внутри. Словно смывая прошлое, как пыль со стекла, и позволяя будущему заиграть новыми яркими красками.
— Прости, что я это скажу. Но, чтобы потом не было недоразумений, — прижал Платон Янку к кафельной стене, прежде чем поцеловать.
Она кивнула:
— Говори.
— Я не приемлю свободных отношений. Не прощаю измен. И не буду это даже обсуждать. Если ты со мной, то с этого дня ты со мной. Если нет, и тебе хочется большего, нового, другого, чего-то ещё, я пойму и ни на чём не буду настаивать, но эта ночь станет последней.
— Пусть она будет первой, — вытерла Яна с его лица воду, — в череде всех остальных наших ночей, и дней. Я с тобой, Платон. Я хочу быть с тобой и больше ни с кем. И ни с кем не хочу тебя делить — ты тоже, пожалуйста, помни об этом.
— Всегда, — выдохнул он.
Он подхватил её под ягодицы. Она обхватила его ногами…
И обряд посвящения свершился.
Потом они безбожно осквернили парную.
Потом проверили на прочность новую кровать.
— Сколько комнат в этой квартире? — тяжело дыша, спросила Янка, когда они очередной раз застряли где-то в коридоре, не дойдя до кухни.
— Не важно, — выдохнул ей в шею Платон. — Я отымею тебя в каждой.
— Амбициозно, — улыбнулась Янка.
А потом они открыли вторую бутылку вина, потому что первую прикончили ещё в ванне. И Прегер понял, что никуда свою Тучку уже не отпустит.
— Ты знаешь, учёные выяснили, — он поставил локти на стол и наклонился, глядя на неё в упор, — мужчине, чтобы влюбиться, требуется восемь целых и две десятых секунды.
— М-да? — удивилась она, скептически поджав губы. — Где же я уже слышала об этом? Ах, да! В каждой книжке.
— И ни одной десятой секунды меньше! — поднял Платон палец назидательно. — То есть, если восемь с лишним секунд он не может отвести от неё взгляд — всё, он попал. Если рассматривает её меньше — то, скорее всего ничего не случится. А женщине требуется минимум две недели.
— Правда? — а вот сейчас она по-настоящему удивилась.
— Если верить учёным, в вашем мозгу за влюблённость отвечают другие процессы. Вам нужно время, чтобы привязаться, начать доверять, и важна не столько внешность, сколько внутреннее содержание.
— Вот как?!
— Но я рассказываю тебе это по единственной причине. — Её бровь удивлённо изогнулась. — Чтобы ты не подумала, будто я слишком тороплюсь. Хотя я мог бы сказать тебе это уже через восемь целых и две десятых секунды, а говорю только сейчас. — Платон набрал воздуха в лёгкие и резко выдохнул. — Я влюблён в тебя, Тучка. По уши.
— Платон, — замерла она.
— Тсс-с-с, — подтянул он её к себе за шею и поцеловал в висок. — Ничего не надо отвечать. Давай просто поедем и привезём сюда твои вещи. И моё желание сбудется.
Она улыбнулась и развела руками:
— А давай!
Глава 35. Платон
Прегер, конечно, слышал истории, когда люди съезжаются в день встречи. Слышал, что женятся буквально на следующий день и потом даже живут долго и счастливо.
Но никогда не думал, что это случится с ним.
Он всегда казался себе таким тугодумом. Нерешительным, сомневающимся, осторожничающим, если дело касалось женщин. Но, оказалось, просто раньше ему не встретилась нужная, та самая, с которой невозможно было расстаться.
А с Янкой у него всё было именно так.
Платон, конечно, не считал сколько дней, часов, минут и секунд прошло с их встречи. Может, он даже влюбился с первого взгляда, хоть понял и не сразу. Это было неважно. Важно, как он чувствовал себя с ней. А с ней Платону казалось он знает её всю жизнь. Даже уже не первую жизнь. Словно когда-то раньше они уже были вместе, а потом их что-то разлучило. Но в этой жизни они снова встретились.
И взять её с собой на встречу с Гольдштейном стало для него настолько естественным продолжением Янкиного переезда, что он не счёл нужным ставить в известность владельца «Таймснэка», что приедет не один.
Гольдштейн и не удивился.
Несмотря на всю ту суету, что они развели, путая следы, на самом деле встретились, чтобы подписать договора, не в Париже, и не в Амстердаме, а на городской набережной.
Ресторан выбрал Гольдштейн.
— Ностальгия, знаешь ли, — объяснял он Платону. Они стояли на высокой открытой террасе ресторана