никогда не будет плакать.
– Роза, ты что? Почему не отвечаешь? – Лия трясет Розу, подносит ее руки к своему сердцу и пытается чудом оживить сознание подруги. Тщетные усилия. А Лия слепо верит надежде, которая, действительно, в каких бы тяжелых случаях не оказался человек, каким бы ничтожным и предсказуемым был конец, умирает последней. – Роза, почему, почему так быстро? Так легко уходишь? Я же не прощу тебя. Роза, я тебе еще многого не рассказала. Я же говорила, что, если ты умрёшь, я тебя убью! Не надо сейчас уходить… – Лия склоняется над телом Розы и прижимается всей силой. В горле стоит противный ком.
Солнце все светит, блестит в глазах Лии. А Роза лежит, раскинув руки по сторонам, словно вдыхая каждый миллиметр жизни. Холмы стали на тон ярче, а небо яснее. Словно вновь наступило долгожданное лето и на этот раз навсегда. Внезапно начала всхлипывать Динара. Она не очень-то и знала Розу. Динара сама стыдилась того, что неискренне плачет, но плакать нужно, чтобы хотя бы показать трагичность момента. Для Динары Роза была всего лишь одноклассницей, пригласившей свой класс на якобы вечеринку. Роза болела раком, и Динара не смогла отказать. А теперь, прямо перед ней Роза лежит без чувств на сухой траве, в поисках летнего солнца. И Динара… она знает, что лишняя, что ее не должно быть сейчас здесь, и ее слезы лишние. Но она должна пустить свою соленую жидкость, чтобы как-то простить себя.
– Роза, милая, я тебя плохо знаю, прости. Но я бы обязательно узнала. Пожалуйста, не уходи именно сейчас. – Динара хоть как-то пытается вернуть Розу, безнадежно.
– Прости за то, что ударил твоего брата. Два раза, – на Рому посмотрели все. Особенно удивление танцевало в глазах Динары, Микки и Августа.
– Эй, сестренка, ты серьезно? Не шутишь? Но я же. Я же люблю тебя, сестренка. – Даже Марк не в силах бесчувственно стоять. Немного соленой жидкости приукрасили его щеки. Он быстро стирает их ладонями. Никто не должен видеть его слез. Лие стало так больно из-за него, она кинулась обнимать его и плакать. Марк даже не мог ее нормально обнимать от нехватки сил. Его покидает родная душа, он осознал это только сейчас.
Микки начал извиняться за что-то и тоже просить прощения. Август тихо стоял в стороне и не мог понять, какую роль ему выполнить и какие слова произнести. Больше шока и ужаса, меньше сентиментальности. И вот сейчас заговорит многоуважаемый и всегда правдивый Дали:
– Будь счастлива в следующем мире. Да поможет тебе Аллах, – он произнес молитву и хотел дотронуться до лба Розы, но неожиданно:
– Эй, Дали, это все, что ты можешь мне сказать? А ты, Август? Ты вообще молчишь. Боже, Лия, как же ты расчувствовалась. Марку передались твои чувства. Вы на одной волне, – она и правда говорила. Глаза светились озорным блеском. Пока никто не мог смириться с настоящим. Лия злилась на нее, но в то же время просто боготворила судьбу за шутку Розы. – Я всегда хотела посмотреть на жизнь людей после своей смерти. Я думаю, то есть знаю наверняка, что только горсть людей узнает о моей смерти и будет ее оплакивать. Остальные бесчисленные миллиарды даже не будут знать о моем существовании. Некоторые не знают о существовании такого имени, как мое. Это печально. Только близкие будут плакать и не только. – Она смотрит на Динару. – Спасибо, Динар, что попыталась показать слезы, но если я умру, лучше улыбайся. Улыбка больше идет тебе.
– Роза! – злостно начинает Марк. Вся ее жизнь уже пробежала перед его глазами. Все превратилось в страшный сон, который мгновенно испарился. Даже фальшивая смерть сестры показала ему то, что он никогда не сможет забыть о ней, никогда не отпустит ее. – Я понимаю, тебе смешно, но это идиотские шутки. Когда ты умрешь по-настоящему, я подумаю, что ты пошутила и рассмеюсь, – злится Марк. Он отодвигает от себя Лию.
– Я не считаю твои шутки идиотскими, дай пять, Роза. – Рома подходит к ней и протягивает ладонь. Они обмениваются шлепками.
– Марк, видел бы ты свое лицо, – она еще и смеется. – На моих похоронах будет также? Мне всегда было интересно, что будут делать все, когда увидят меня мертвой. Я впервые увидела, как ты плачешь. Я чуть не прокололась.
– Ты не умрешь, ясно? Тупая овца, ты не умрешь. Не смей говорить о похоронах. – Угрожающе смотрит на нее Марк и уходит дальше. Лия немного расстраивается из-за его неожиданного отстранения от нее. Почему ей нельзя его обнять первой?
– Они скоро будут. Прими это. – Яркий смех не унимается. Глаза все же блестят и озорно играют. Марк снова останавливается, но не торопится повернуться. – Возможно завтра, возможно послезавтра или даже в следующем месяце. Я просто говорю это сейчас. Хочу, чтобы вы приняли это, как приняли прошлое Ромы.
– Что делаешь? Ты несешь чушь. Хватит этого, – шипит Лия.
– Знаю. Спасибо, что верите в возможность жизни, но надо признать это. И я вас очень люблю. Я не буду жалеть о том, что чего-то не сделала в своей жизни. Моя жизнь и так прекрасна. Хочу сказать, если вдруг я умру, пожалуйста, не грустите, не плачьте и не обтекайте соплями. Потому что я круто жила, понимаете? Я многое успела и многое повидала. Лия, меня не было год, потому что большую часть я путешествовала. Да. Я помогала разным центрам, людям с депрессией, твоей Карине я тоже помогла, да. Она была такой капризной и глупой. Пришла к ней в платке. Кое-какую речь произнесла. Я всему радовалась. Любой фигне. Мне надоела моя больница. Тебе от меня не было писем, потому что я была слаба, это факт. Но дверь к многоэтажкам была открыта всегда по моей просьбе. Ромашки на стенах в твоем подъезде и во дворе – дело рук Марка. Мы попросили бабушек. Вот и были наши письма. Мы всегда были с тобой. Я немного готовилась к концу, но его так и не было. Я подумала, а что, если я вылечилась? Что, если свершилось чудо? Но чудес не бывает. Я всегда чувствую легкое утомление, но знаю, что живу. Мы уехали из Израиля, чтобы просто жить. Нормально жить. И мы никогда тебя не забывали.
– Роза, я и не знала. Как я не могла понять, что все это сделали вы? Как я не могла этого заметить? – Лия остро осознает свою нелепость. Она всегда считала себя умной, но некоторые вещи невозможно понять, их нужно почувствовать. Они не бросали ее. Лия просто не понимала их писем, их живых писем. Всё было так удачно