Полюбит Его? Особенно, испытав какие-то мучения?
Мучения внутренние
Итак, какое же поведение было бы все-таки достойно Бога?
Может быть так, как у отца двух сыновей из евангельской притчи? Задурил младший сын, затребовал себе часть наследства – ну, ладно, возьми и иди. И куда же тварь уйдет от Бога из своего бытия? Пусть попробует.
Даже в человеческой педагогике лучший эффект всегда достигается, если капризному ребенку можно предоставить его собственные требования (и это не грозит ущербом ничьему здоровью). Каприз задохнется сам в себе. Хотел выгнать маму и братика, отобрать себе все игрушки – ну, и сиди с ними сам. От самого себя будешь наказан лучше и эффективнее, чем от кого угодно. Такое наказание иногда удается организовать, и оно срабатывает наилучшим образом. Обидеться ведь не на кого. Мама ушла, выполнив твое же требование, она не виновата, ты сам этого хотел и получил исполнение только своего желания.
Так, может быть, разумно будет предположить, что и Бог поступает как-то аналогично? Нарочито никого не истязает и не наказывает, а просто дает всем революционерам и бунтовщикам все ими просимое. Молятся они несуществующим богам – пожалуйста, пусть несуществующие их и обслужат. Требуют они от Него, чтоб век Его не видеть, – да, на здоровье! Можно сделать для них такое место, завешенное плотной завесой от Божьего света, чтобы он никого не раздражал? Почему нет? И почему бы не назвать его как-нибудь, например, адом?
Чем все это будет мешать Божьей славе и милости? Ничем.
И как это сможет противоречить Писанию о мучении грешников? – Тоже никак. Насельники за этой занавеской, получили просимое, вместо Божией любви их свобода выбрала купание в собственной ненависти. Ненависть могла бы иметь выход только на тех, кто за этой же завесой, кто рядом, на таких же адских узников. Или только на самих себя. В любом случае, плач и скрежет зубов обеспечен на всю вечность.
А как же огонь и червь? – Но их практически все отцы церкви (и св. Григорий Нисский тоже) согласно понимают, как метафоры. Никто не берется утверждать, что вечный огонь ада – это такое же пламя, как в нашем мире. Напротив, его природа иная, неведомая нам. Потому он и не гаснет. Известный нам огонь, хотя бы и в недрах звезды, когда-то все равно догорит. А революционный пламень бунта против Бога не таков. Он может оказаться и вечным, коль скоро именно это и утверждает Писание. Что же мешает неисцелимую ненависть сравнить с вечным огнем? У них очень даже похожая природа.
Короче, у Бога нет ни малейшей необходимости заводить котлы и сковородки с обслуживающим персоналом чертей. Писание от буквы до буквы исполнится и без этого.
Родственники в аду
Остается еще два важных вопроса, постоянно поднимаемых защитниками всеобщего восстановления, а также и противниками Бога. Первый: как ты будешь смотреть на своих близких родственников, мучащихся в аду?
Мне вполне достаточно ответа Льюиса. Спасенному человеку, переживающему за осужденного, будет предоставлена с ним встреча и возможность всеми возможными способами уговорить его простить Бога (будем употреблять этот термин уже спокойно). И мы все увидим и сами поймем. Боюсь, что спасенный не узнает прежде любимого друга, ведь сопротивление Богу и зло, предоставленные сами себе, не стоят на месте. Человек и на земле-то возрастает или в добре, или во зле, тем более в том мире, где он вовсе не будет отягощен плотью. Логику адских насельников, их возражения против Бога я уже привел. Что они не получат убедительных для них ответов, вполне понятно уже сейчас. Что страдания этих людей (внутренние) только усилят их претензии к Богу – несомненно.
Да, возможно, сколько-то времени продлится разговор таких родственников. Для одной души Бог стал ее всем – жизнью, питанием и дыханием, нескончаемой радостью. Для другой души тот же самый Бог – причина всякого зла, всех страданий, тиран, мучитель и так далее. Да, краткое время земного общения связывало их дружбой. Но теперь разговор не пройдет мимо темы о Боге. Вы думаете, прежняя дружба и единомыслие надолго сохранятся? Вот вам последние две реплики:
– О, Боже! Сколько же в тебе, дружище, ненависти стало!
– Пошел вон, холуй и мерзавец, кланяйся своему Тирану!
На том и расстанутся.
Не могу поверить, что праведная душа будет долго мучиться по поводу злобы своего погибшего друга. Адский скрежет зубов на небеса не придет, хотя ад очень хочет распространить себя и в небеса. Эта мысль Льюиса, много раз им разъясненная, тоже полностью верна. Праведник вынесет только одно: Бог, действительно, не виноват, он сделал все, что мог. А любить сосуды ненависти, уже глубоко пропитавшиеся наполнившей их ненавистью, – это будет почти то же самое, что любить саму ненависть. Но любить ненависть – это из той же самой области невозможного, где королевой сидит принужденная любовь. Мы уже там мысленно побывали.
Итак, хвала Богу и радость о Нем для любящих Его станет вечной. Диалог же с бывшим другом, ныне скрежещущим зубами, вечным не будет. Этим и решится весь вопрос.
А почему бы их не убить?
Второй вопрос сложнее. Почему бы Богу в самом деле не отобрать бытие у озлобленных тварей? Здесь нет ответа, этого никто не знает. Есть лишь догадки. Хотя бы одна из них может оказаться близкой к истине.
Во-первых, мы не знаем, что такое вечность, жизнь без времени. Быть может, в ней это как раз почти одно и то же: мучение твари и ее небытие.
Во-вторых, мы не знаем, как устроена наша душа. У нас есть понятие о бесконечности, способность мыслить о Боге. Никакое изучение мозга не даст нам понятия о той идеальной сущности (душе), которая работает в теле при помощи мозга. И, может быть, вечная мыслящая душа так устроена, что она неуничтожима? Может быть, сама ее неуничтожимость – важнейшее изначальное свойство души, без которого она не может быть свободной и любящей. Может быть, здесь окажется такое же соотношение логической связи: если способна вечно и свободно любить, то обречена и вечно жить? Мы не знаем, но и отрицать заранее не можем.
В-третьих, может получиться и так, что Бог может лишить такую тварь бытия, но не хочет этого делать без ее согласия. А она не соглашается. У нее ведь появляется такой прекрасный повод обвинять Бога в убийстве! Такой внезапный и сильнейший приток ненависти! И тварь в своем таком