удалилась. Мне пришлось отвернуться, чтобы он случайно меня не узнал.
Сыщик усмехнулся одними глазами.
– И это все?
– Конечно, нет. Я поинтересовался у официанта, наконец принесшего лимонад, кто этот человек, известный мне по имени Ройлотт.
– Он вам ответил, что это никакой не Ройлотт, – убежденно заявил Холмс.
– Да, – вздохнул доктор, – он сказал, что это провинциальный актер, кажется, из Бристоля недавно прибыл. Добряк и выпивоха. Имя он не запомнил.
Холмс медленно переменил свою позу.
– Вам показалось этого недостаточно?
– Ни в малой степени. Скажу больше, эти слова ничуть не поколебали меня в уверенности, что я видел именно Ройлотта.
– Вы становитесь на опасную дорожку, Ватсон, и как врач должны понимать, насколько это тревожно, когда ваши ощущения начинают столь упорно сопротивляться очевидным и безусловным фактам. Вам говорят, что перед вами живой актер, а ваши чувства уверяют вас, что это мертвый сквайр. Очень странно.
Доктор яростно потер глаза, словно стараясь удалить туман, застилающий их.
– Друг мой, нам предстоит распутывание чрезвычайно сложного дела, нам потребуются для этого все наши силы, не станем их распылять. Тем более что для этого нет никаких оснований.
– Возможно, вы правы. Что я говорю! Вы безусловно правы. Но мне…
– Понимаю, вам до конца хочется рассеять недоразумение.
– Да.
Холмс вытащил из жилетного кармана часы.
– У нас есть немного времени до отхода поезда. Мы успеем заехать в театр, это почти по дороге.
Ватсон радостно вскочил, но тут же лицо его вновь стало озабоченным.
– У вас опять возникло какое-то чувство?
– Извините меня, Холмс. Мое преклонение перед вашим даром… Но откуда вы знаете, в каком театре мы были вчера с миссис Ватсон? Ведь я вам этого не говорил ни вчера, ни сегодня.
Холмс пожал плечами.
– Не знаю.
– Не знаете? – В голосе Ватсона было и удивление, и смущение.
– Пока не знаю. Впрочем, давайте разберемся. Для начала скажем, что я знаю лондонские театры, в частности мне известно, в буфетах каких из них приняты актерские сборища. Знаю также, в труппу какого театра ни за что не будет принят пожилой провинциал. К тому же, если вы обратили внимание, мое жилище завалено газетами. Половина из них печатает театральные объявления. Кое-что из них само собой осело у меня в голове. Плюс ко всему я знаю ваши вкусы, вкусы миссис Ватсон. Стало быть, мне не трудно сообразить, на какой спектакль вы ни в коем случае не пойдете. Все эти сведения, сопоставившись, сами собой родили вывод – вчера вы с женою были в театре «Савой» с намерением посмотреть «Идиллию старых огней», постановка в славной манере Гилберта и Салливана.
– Правильно, – улыбнулся доктор.
Холмс сбросил халат на спинку кресла и облачился в серый сюртук. Поправляя манжеты, он продолжил лекцию.
– Работу мозга по дедуктивному методу часто путают с рассказом об этой работе. Мозг не механизм, нет никакого тупого арифметического сложения фактов и наблюдений. Часы напряженной работы, часто с ощущением того, что топчешься на месте, и вдруг – озарение. Разгадка сама падает на ладонь, как яблоко.
– Вы вновь и вновь поражаете меня, Холмс. Стоит мне подумать, что я близок к постижению вашего характера, как вы в очередной раз меня поражаете.
– Оставим это. Едемте в театр.
– А как же наш, э-э, мистер Блэкклинер?
– Он еще спит. Мы разработали специальный план. Он прибудет на вокзал в отдельном кэбе. Так безопаснее.
– Так вы считаете, что ему и в самом деле есть чего бояться?
– Я принимаю меры не против опасности, но против его страха.
В театре в этот ранний час они не застали ни актеров, ни оркестрантов. Сонный служитель долго не мог понять, чего от него хотят эти двое джентльменов. Ватсон совершил три попытки растормошить его похмельную память. Он описывал Ройлотта ярко, потом тщательно и, наконец, нервно.
Тщетно.
Холмсу это удалось сделать при помощи одной гинеи.
– Вам нужно поговорить с мистером Харрисом.
– Кто это?
– Управляющий труппой.
– Откуда же мы его добудем?
– Вот он.
Действительно, в вестибюле появился пузатый лысый человек в замызганном цветном жилете, заметно поношенном сюртуке и с потухшей сигарой в углу рта.
– Мистер Харрис?
Под кустистой бровью поднялось тяжелое веко.
– Слушаю вас.
Ватсон в четвертый раз описал свое видение. Он еще не закончил говорить, а управляющий уже вытащил двумя нечистыми пальцами сложенный листок бумаги из внутреннего кармана.
– Вам нужен этот пройдоха Бриджесе.
– Вы узнали его по моему описанию?
– Вы так выпукло очертили его отвратный облик, как будто вы сам Стивенсон.
Доктор покраснел. Холмс спросил:
– Что это за листок?
– Письмо этого негодника Бриджесса.
– Что он пишет?
– В письме этот мошенник сообщает, что покидает труппу, покидает сцену, покидает Лондон и направляется, насколько я могу судить, к чертовой матери.
– Причина?
– Если бы была причина, этот умник все равно ее бы скрыл.
– А откуда он появился у вас?
– Откуда-то из провинции. Я не забиваю голову пустяками, джентльмены.
– Он был мастером своего дела? Я имею в виду, он был хорошим актером?
– Он был мастером выпить и поесть и умельцем отвертеться от платы за еду и питье.
Холмс повернулся к доктору.
– Вы удовлетворены?
По лицу Ватсона было видно, что не совсем. Сзади раздалось хриплое покашливание. Мистер Харрис сказал:
– Если вы хотите узнать об этом бездельнике что-нибудь сверх того, что сказал вам я, обратитесь к газетам.
– Газетам? – резко обернулся доктор.
Управляющий труппой вытащил из кармана номер «Ивнинг пост».
– Вот здесь, вот в этой колонке, мелким шрифтом.
Ватсон взял газету и прочел, шевеля губами:
– В половине двенадцатого… под колесами поезда… вокзал Ватерлоо… на части… документы… Том Бриджесе.
Холмс тоже пробежал заметку глазами. Посмотрел на потрясенного друга. Посмотрел на часы.
– Нам пора, Ватсон.
– А? – не без труда очнулся тот.
– Нам пора?
– Куда?
– На вокзал.
Мистер Харрис то ли чихнул, то ли прыснул со смеху. Впрочем, друзьям было не до него. Они и в самом деле спешили.
Уже почти полностью стемнело, когда коляска с тремя пассажирами выехала из букового леса и, шелестя резиновыми шинами по мелкой сентябрьской грязи, подкатила к воротам Веберли-хауса. Ворота были заперты. Высокие, обитые металлическими полосами, наводившие на мысль, что дом действительно крепость. В небольшой привратницкой, справа от ворот, тускло светилось маленькое квадратное оконце.
Сэр Эндрю, за что-то извинившись, тяжело спрыгнул на землю и с медлительностью, напоминавшей опаску, подошел к этому окошку. Осторожно постучал в него согнутым пальцем и позвал неуверенным голосом:
– Яков, а Яков!
– Знаете, Ватсон, я предвижу, что это дело будет не так-то легко распутать, – без всякой связи