— Я типа поверить не могу, что ты ничего мне об этом не сказала.
Я инстинктивно открываю рот, чтобы извиниться, взять всю вину на себя или, по крайней мере, избавить ее от ответственности. Можно сказать: «Я была так занята» или: «Она очень переживает за конфиденциальность».
Однако я сжимаю губы и вспоминаю, что именно этой возможности и ждала всю неделю. Сама ситуация, конечно, не совсем то, к чему я готовилась, но сделать это придется, и сейчас, возможно, самый подходящий момент. Даже несмотря на ее поведение сейчас, я знаю, каково ей. Ей стыдно и больно, но она все еще моя лучшая подруга.
Я должна все исправить.
— В последнее время тебя сложно застать, чтобы поговорить, — говорю я.
Она глазеет на меня.
— Ты могла отправить сообщение.
Кажется, говор Саркастии заразен, потому что мне сразу же хочется ответить: «Ты привыкла решать проблемы сообщениями, но не я». Однако я делаю вдох и стараюсь успокоить вполне ожидаемое урчание в животе.
— Я не хочу общаться с тобой одними сообщениями, — говорю я.
Повисает долгое молчание, Сибби просто смотрит на меня, будто стараясь понять, стоит ли вступать в выяснение отношений.
У меня разбивается сердце, когда вместо ответа она только пожимает плечами, опустив руки, и подходит к сумкам.
— Думаю, мы обе были довольно заняты.
Я делаю шаг вперед, к ее чемодану.
Потому что она того стоит, для меня.
— Си, не надо. Давай наконец поговорим.
Она встает, снова скрещивая руки, но я-то знаю: она удивлена.
— Слушай, я знаю, что у нас все стало как-то странно из-за моего переезда.
— У нас все не из-за этого странно. Все было странно месяцами. И я больше не хочу притворяться, что все нормально.
Ее лицо смягчается, взгляд падает на наш обшарпанный пол.
— Это, наверное… ну, знаешь, как бывает, когда у тебя новые отношения. Мы с Элайджей…
— Элайджа тут ни при чем. Это началось до него, и ты это знаешь.
Мягкость пропадает с ее лица. Она вздергивает подбородок.
— Мэг, не раздувай из мухи слона. Я изменилась, ты изменилась. Такое случается.
«Знаешь, как бывает»? «Такое случается»? Как будто она меня учит дружбе. А конкретно, нашей дружбе. Однажды я держала волосы этой женщине, когда ее вырвало от винного напитка на выпускном. Я ползала на коленях в метро на Юнион-сквер, ища ее любимые серьги, хотя они стоили всего пятнадцать долларов. Я возненавидела каждого, кто хоть раз причинил ей зло. Я знаю, что такое дружба.
И я не раздуваю из мухи слона.
— С нами не случается, — произношу я в гордости от того, насколько спокойно с ней общаюсь. — Я хочу знать, что изменилось. Почему ты больше не хочешь проводить со мной время. Почему перестала рассказывать о своих делах. Почему постоянно уходишь от разговора.
— Все наладится, когда перееду, ладно?
В замешательстве я хмурю бровь.
— Каким образом наладится? Как, по-твоему, мы станем больше времени проводить вместе?
Она раздраженно выдыхает.
— Просто забудь, ладно?
Я такое уже слышала. От родителей, особенно в последний год жизни с ними. От себя — каждый раз, как хотела избежать тяжелого разговора. «Просто забудь, Мэг»… часть меня хочет повиноваться.
Но я изменилась. Я больше не только защищаю себя. Я давлю, я тренируюсь. Я остаюсь.
— Нет, не могу.
Долгие секунды мне кажется, что она не ответит. Просто развернется и уйдет в свою заставленную комнату. В таком случае мне придется просто принять это. Я не могу принудить ее говорить со мной, спорить со мной. Зато буду знать, что хотя бы пыталась.
— Я хочу разобраться в этом, Си. Хуже, чем было последние месяцы, уже не станет.
— Я завидую, ясно? — перебивает она меня. Но голос звучит не так грустно и виновато, как подобает словам. Представляю это «завидую» в виде меча: «з» как красивую, резную рукоять, от которой, сужаясь, тянутся косые, остроконечные буквы, постепенно сужаясь к самой острой и болезненной точке.
Я смотрю на нее, в удивлении моргая.
— Завидуешь?
Это невозможно. Только не с нами с Сибби. Мы же сами смеялись над такими девчонками. И всегда отвергали подобное поведение, воспевая достижения друг друга. Всегда, пока…
— Это из-за моего дела? — пытаюсь угадать я. Вспоминаю, с чего все началось несколько месяцев назад. В «Таймс» вышла статья, мы с Сибби поужинали в крутом ресторане, в каких обычно надо заранее бронировать столик. Пили шампанское. Сказали тост «планировщику Парк-Слоуп» и сходили на спектакль, куда очень давно хотели попасть. Она радовалась моему успеху. Но потом…
Потом она и правда начала отдаляться.
Поначалу чувствую облегчение. Зависть — ужасное чувство для друзей, но мы с Сибби можем ее пережить. Если я скажу, какое давление чувствовала от долгого чувства одиночества и изолированности. Как переживала из-за ступора, дедлайна по проекту «Счастье сбывается». Если бы она знала…
Затем она саркастично, раздраженно усмехается — и облегчение пропадает.
— Да, конечно, из-за твоего дела, — говорит она. — Твоей жизни.
— А при чем тут моя жизнь?
Сибби закрывает глаза, мотает головой, и мне кажется, что она пойдет на попятную и закончит разговор.
Но затем она их открывает.
— Нью-Йорк был моей мечтой, Мэг, — продолжает она суровым, подернутым грустью тоном. — Всю свою жизнь я мечтала приехать сюда. Я люблю тебя и рада, что ты добилась успеха. Но… — она замолкает, и на кошмарную, ничтожную секунду ее подбородок дрожит. Я инстинктивно шагаю к ней, но она останавливает меня рукой.
— А я после всех этих лет все еще сижу с детьми. Хотя годами брала уроки вокала и танцев. И пригодились они, только чтобы развлекать двух детишек, которые меня к следующему лету даже помнить не будут, потому что к ним приставят новую версию мисс Мичелучи.
Я не первый раз слышу об этом. Мы с Сибби немало говорили о ее разбитых надеждах и разочарованиях. Вместе плакали над