– Вхожу в эгрегор…
Капустин с тихим хлопком пробил невидимую преграду, покачнулся в порыве налетевшего ветра и полетел над водой к обелиску.
Чем ближе становилась гранитная игла, тем отчетливее делалось окружающее: за сфинксами появились освещенные электричеством деревья, еще дальше – мрачный дом с огромными часами в прямоугольном выступе. А потом сфинкс оказался с одной стороны, обелиск с другой – и Капустин, сгруппировавшись, спрыгнул на набережную между ними.
– Лондон духа, – сказал он в воротник, оглядываясь по сторонам. – Высадка завершена.
Он посмотрел вниз. На его ногах были черные туфли. Выше – коричневые носки, над ними голые икры. А еще выше – наполовину скрытый смокингом синий фартук с вышитыми наугольником и циркулем. У фартука, правда, оказалась серебристая меховая оторочка, выглядевшая более чем странно. Капустин, наморщившись, провел над ней рукой. Когда он убрал ладонь, меха уже не было.
Капустин шагнул вперед.
Вернее, попытался. Стоило ему оторвать ногу от земли, как его тело воздушным шариком взлетело на несколько метров вверх, зависло между деревьями – и плавно опустилось. Капустин шагнул еще раз, уже осторожнее, и опять описал в воздухе дугу, на этот раз поменьше. Следующий шаг наконец получился человеческим.
– Трех таблеток много, – сказал Капустин в невидимый микрофон. – Не больше двух.
Фартук опять оброс мехом, теперь коричневого цвета – и на нем появились три аккуратные меховые розетки, одна из которых заслонила наугольник. Капустин провел рукой перед глазами, и мех исчез.
Это было сделано очень своевременно. Рядом мягко мигнули фары, и перед Капустиным остановилась большая машина – двухцветный старый «Роллс-Ройс».
Окошко водителя опустилось, и появившийся за ним человек в фуражке поднял руку, показав Капустину букву «V» из указательного и среднего пальцев.
– Рога, – почти не шевеля губами, прошептал Капустин, – отвечаю асимметрично…
Он продемонстрировал водителю кулак с оттопыренными вверх указательным пальцем и мизинцем.
Тогда водитель соединил указательный палец в кольцо с большим, а три остальных пальца поднял вверх.
– Тройная шестерка, – выдохнул Капустин. – Даю две…
Он точно так же сложил пальцы на обеих руках, поднес ладони к лицу и поглядел на шофера через получившиеся живые очки.
Этого оказалось достаточно – шофер вылез из машины, открыл заднюю дверь и замер в вежливом полупоклоне. Ступая очень осторожно, Капустин подошел к машине и залез на заднее сиденье. Шофер закрыл за ним дверь и сел на свое место. Задняя часть салона была отделена стеклянной перегородкой, и Капустин даже не услышал хлопка двери.
Время шло, но шофер не предпринимал никаких действий – машина стояла на месте. Капустин поднес к стеклу палец, чтобы постучать, но вдруг передумал.
Он наклонился к окну и внимательно в него поглядел. Там все было по-прежнему: набережная, два сфинкса, обелиск над Темзой.
Тогда он передвинулся к другому окну.
За ним, однако, не оказалось ни дороги, ни мрачного дома с часами в верхнем этаже. Вместо этого Капустину открылся совсем другой вид, неожиданный и странный.
Это был ночной парк с большим загородным домом, похожим на сказочный замок – вроде тех, где живут принцессы из мультфильмов. В доме было всего три этажа, но таких высоких, что подсвеченное прожекторами здание выглядело огромным. Венчавшие крышу конические башни с развевающимися флажками совершенно точно не служили никакой хозяйственной необходимости, но показывали упоительное всевластие денег над материей.
По парку гуляли люди, вверх летели огни фейерверка – шел какой-то прием или праздник. И хоть все это никак не могло находиться на набережной Темзы, Капустин открыл дверь «Роллс-Ройса» и легко, как призрак, выскользнул в сверкающую разноцветными вспышками ночь.
Навстречу ему по широкой аллее шли люди в таких же фартуках, как на нем. Большинство было и в брюках тоже, а некоторые вдобавок в чопорных смокингах, но попадались и молодые весельчаки в распахнутых на груди рубашках, с торчащими из-под фартуков голыми ногами.
Где-то неподалеку играла музыка – что-то старое, струнное и куртуазное, каждой нотой повествующее о том, каким замысловатым и прихотливым цветком распускается половой инстинкт при освобождении человека от необходимости производственного труда. Народу было много; в толпе гуляющих сновали ливрейные лакеи, разнося шампанское в узких длинных бокалах.
Капустин подхватил пузырящийся бокал, отхлебнул из него и направился к дому. Через несколько шагов он поймал на себе чей-то удивленный взгляд, посмотрел вниз и увидел, что его фартук опять оброс мехом, причем сразу двумя сортами. Капустин тихо выругался и провел перед глазами рукой.
Мех исчез. Но одновременно прямо по курсу появилась огражденная канатами площадка.
Это было что-то вроде мелкого бассейна с жидкой грязью, превращенного в круглый ринг. Вокруг стояли зрители в фартуках, а в грязи боролись две пожилые голые женщины, обе совершенно седые – одна высокая и худая как жердь, а другая низенькая и корпулентная.
Наблюдатели подбадривали их криками; женщины наотмашь били друг друга по лицам, заламывали друг дружке руки, кусались, с визгом рушились в грязь и тут же вскакивали на ноги, переругивались с отчаянно жестикулирующим рефери, но в каждом их движении чувствовалась фальшь – ясно было, что это хореографическая постановка, а не поединок. Зрителей было не особо много: гуляющие останавливались на пару минут, снисходительно усмехались и брели дальше в теплую ночную праздность.
Капустин поймал на себе очередной недоумевающий взгляд и отвлекся, чтобы убрать выросшую на фартуке шерсть. Управившись, он поднял глаза – и вздрогнул.
Высокая худая женщина превратилась в мужчину с длинной рыжеватой бородой и выбритыми висками. В лунном свете он походил на безумного гневного Одина – его глаза были выпучены и состояли из одних бездонных зрачков. Вторая женщина изменилась тоже – она стала низеньким молодым толстяком с очень белой кожей, в седом парике до шеи и с голубыми тенями на веках.
Переменился и сам их танец: безумный Один сделал своему партнеру подножку, ловко повалил его на колени – и пронзил сзади словно бы сверкающей золотой пикой.
Капустин выпучил глаза, потом провел перед ними ладонью, и наваждение пропало: на ринге по-прежнему плескались в грязи две боевитые старушки.
– Worshipful sir…
Капустин повернулся на голос.
Перед ним стоял старый батлер во фраке. По его холеным седым бакенбардам и непроницаемому лицу чувствовалось, что это вышколенный потомственный слуга – и в своем особом роде самый настоящий аристократ.
– Please follow me. Someone is waiting for you…[33]
Батлер с полупоклоном повернулся и пошел сквозь толпу. Капустин направился следом.
Батлер выглядел чуть отчетливее, чем остальные гуляющие – его словно бы окружал тончайший, не толще волоса, светящийся ободок.
– Первый четкий, – прошептал Капустин в воротник. – Кажется, контакт… Черт, плющит-то как. Целого грифеля тоже много, надо две трети…
Батлер повернул в аллею, где не было гуляющих. Электрического света здесь почти не осталось – и сделалось заметно, какая яркая на небе луна.
Вдоль дорожки стояли полускрытые деревьями статуи античных воинов. В них было что-то очень грубое и настоящее: казалось, они дожидаются, когда веселье уляжется, чтобы слезть с лунных постаментов и пойти допивать оставшееся после чужого пиршества вино.
Аллея привела к одному из боковых входов в трехэтажный замок. Над дверью горела одинокая лампа, освещая мраморный барельеф – два мускулистых рогатых героя с кудрявыми бородами, почти титанические в своей напряженной экспрессии, держали щит с треугольником, из которого во все стороны били мраморные лучи.
– Оп, – прошептал Капустин. – Вот оно.
Он поднял руки, замысловато сложил пальцы перед лицом – и словно бы нажал на кнопку невидимой камеры, издав ртом тихое жужжание.
– Sir? – повернулся батлер от двери.
– Иду-иду… I’m coming right after you…
Капустин вошел в дом и стал спускаться вслед за батлером по узкой и странно аскетической для такого места лестнице. Стены здесь были из простого кирпича, даже не покрытого штукатуркой.
Спустившись, они пошли по голому кирпичному коридору со множеством дверей. На стенах между ними висели гравюры с видами виноградников.
– Винный погреб, – прошептал Капустин.
Батлер открыл дверь и вошел в большую круглую комнату.
Она тоже выглядела аскетично и строго. В углу, правда, стояла бронзовая статуя Диониса – но из-за кирпичных стен и резкого потолочного света она казалась ржавой.
Центральную часть комнаты занимал большой круглый стол, окруженный множеством стульев: так мог бы выглядеть ядерный бункер короля Артура.
На столе стояла лампа с темным от времени абажуром, покрытым плохо различимыми значками. Она не горела.