Нилхой-Сангуном в юрте. Перекрестил на дорогу.
— Ступай.
Не вышел потому только, что знал: сын сядет в арбу. Ему, степняку, видеть это было неприятно. Темучин же считал: какая разница, в арбе ли, в седле — было бы дело. А в том, что Нилха-Сангун справится с поручением, был убеждён. Неторопливый, но обязательный сын Тагорила с открытой улыбкой на лице был ему приятен с первого дня знакомства.
Они сошлись душа в душу.
Арба бойко покатила по подмерзшим колеям. Коней подбирал Нилха-Сангун, а он знал в них толк. За арбой поскакало с полсотни нукеров. Путь был небезопасен.
«Одно большое дело, — посчитал Темучин, — начато. Теперь следует заняться другим».
На зиму полная голосов летняя степь затихала. Улетали на юг птицы, в норы прятались крикливые суслики и жирные тарбаганы, и даже вольно гуляющие в благодатные тёплые дни по степи волки жались поближе к предгорьям. Там было больше зверя, а значит, и больше надежды выжить в суровые зимние дни.
Ближе к юртам держались люди, и только крайняя нужда выгоняла их из жилищ.
Темучин это сломал.
— Слепа та стрела, — говорил он, — которая долгую зиму лежит в колчане.
И выгнал воинов из тёплых юрт в степь. Поначалу люди ворчали: не видано-де такое и от стариков не слыхано, но по лёгкому морозцу, по хрусткому снежку разогрелись, развеселились и метали стрелы уже с азартом, соревнуясь, друг с другом. Были и такие, что, воткнув одну стрелу в снег, срезали её другой с пятидесяти шагов. Темучин и сам поставил на сугроб стрелу. Яркое её оперение горело огоньком на белом снегу. Хан Тагорил, тоже выехавший в степь по просьбе Темучина, с интересом смотрел, как поднял лук сын Оелун, натянул тетиву и послал стрелу с хищным звоном.
Огонёк на сугробе погас.
— Молодец! — крикнул хан Тагорил с искренним восхищением и разгораясь лицом.
Темучин послал вторую стрелу. Она срубила хворостину на сугробе на палец. Брызнули щепки. Третьей стрелой Темучин подрубил цель по снежную кромку.
— Мерген! — воскликнул хан Тагорил и пожелал сам испытать руку и глаз.
Для хана воткнули стрелу на высоком сугробе.
Тагорил сошёл с коня, взял лук.
Высокий — он немногим уступал ростом Темучину, — в долгополой лисьей шубе с большим чёрным собольим воротником, подчёркивающим проступивший на морозце румянец, хан казался сильным и молодым. Темучину захотелось, чтобы Тагорил непременно попал в цель.
Стрела певуче взвизгнула, и хворостина на сугробе переломилась пополам.
Темучин рывком послал Саврасого вперёд, подскакал к сугробу, не слезая с жеребца, выхватил из снега обломки стрелы и махом подскакал к хану.
Тагорил был доволен. Лицо сияло. Он повертел в пальцах обломки стрелы, сказал:
— А ничего, глаз ещё верен, и рука не ослабела.
И радостно взглянул на Темучина.
В это мгновение в груди его не было ни тени смущения или настороженности.
В тот же вечер, у очага Тагорила, Темучин заговорил о разделении воинов улуса на сотни, пятисотни и тысячи.
Тагорил был весел и, казалось, не придал значения словам сына анды. Сказал только:
— Наверное, это неплохо.
Тогда Темучин начал рассказывать, как он, разделив свою сотню на три отряда, разом напал с трёх сторон на курени тайчиутов.
Тагорил, по-прежнему улыбаясь, невнимательно слушал его, но сидевшие у очага нойоны кереитов перестали жевать мясо и пить архи. На лицах явилась заинтересованность.
Темучин продолжал рассказывать и вдруг спросил Тагорила:
— Так как, хан-отец, ты даёшь на это своё повеление?
Тагорил опустил чашку с архи и с лёгкостью, с которой он вёл разговор до того, сказал:
— Да, да... Это неплохо. — Добавил, уже обращаясь к нойонам: — Вы слушайте его. Он дело говорит.
И тут Темучин увидел, как помрачнели лица нойонов. Подобрались губы, отвердели взгляды. Но слово хана было произнесено. А Темучин знал, что хан-отец от своих слов не отказывается.
Наутро — Тагорил только поднялся — Темучин пришёл в его юрту. Спросил:
— Хан-отец, вчера ты сказал, чтобы по улусу воины были разделены на сотни, пятисотни и тысячи.
И замолчал. Глаза блестели настороженно.
Тагорил, крошивший тонкими сухими пальцами на блюдце белый как снег молодой овечий сыр, отправил в рот добрую щепоть, прожевал неторопливо, сказал:
— Да, да...
Взглянул на Темучина:
— А ты порадовал меня вчера, сильно порадовал.
— Хан-отец, — сказал Темучин, — так я пошлю по куреням гонцов, с тем чтобы повеление твоё было выполнено?
— Посылай, — кивнул Тагорил, — посылай.
Темучин вышел из юрты хана, и его ослепило солнце. Заснеженная степь искрилась и играла в утренних лучах. Воздух был морозен и прозрачен так, что виднелась гривка сухой рыжей полыни на вершине далёкого холма. Её трепал ветер. Темучин вздохнул всей грудью, и у него закружилась голова от радостного ощущения полноты жизни. Темучин понял, что сегодня свершилось огромное дело и он может иметь под рукой самое сильное в степи войско.
Гонцы с повелением хана поскакали по улусу в тот же день.
Темучин добился и ещё одного повеления Тагорила.
Он показал хану тройную связку воинов в лаве конницы, идущей на врага.
В степь вывели два десятка всадников во главе с молодым, смелым и сильным в сече нойоном кереитов Даатаем. Ему должны были противостоять Темучин со своими нукерами Субэдеем и Джелме. Когда Даатаю сказали, что против его двух десятков будут сражаться только трое, он засмеялся.
— Мы собьём их с первого удара, — блеснул глазами и, казалось, с сожалением обвёл взглядом долговязую фигуру Субэдея, как всегда, молча и угрюмо сидевшего на коне, и широко улыбавшегося Джелме. Оборотился со смехом к стоявшему чуть поодаль Темучину: — Возьми ещё десяток воинов. Так будет надёжнее.
Темучин перебросил из руки в руку деревянный меч — участвующим в схватке дали деревянные мечи, — ответил миролюбиво, но не без вызова:
— Не обнажай кинжал, чтобы убить комара, не говори, что перешёл гору, едва подступив к её подножию.
Воинов развели по разным краям лощины, ровно стелившейся у высокого холма.
На холм поднялся хан Тагорил и нойоны кереитов.
Темучин поплотнее вбил гутулы в стремена, пошевелил плечами, ощущая каждую мышцу, и, наклонившись вперёд, выставил между ушей Саврасого меч. Саврасый тревожно переступил копытами, и Темучин почувствовал, как жеребец телом подался назад, присел на задние ноги, готовясь к прыжку. Темучин покосился на Субэдея, взглянул на Джелме. Напряжение в их лицах сказало: они готовы к схватке. Темучин ощутил исходившую от нукеров