Ород глубоко вздохнул. Ох уж эти мысли… Они разъедают ему душу ядом змеи, ибо толкают на предательство. Хотя – почему? Ныне он неизмеримо далек и от Партавы,[47] и от ее шахиншаха. И разве он хоть что-то творит против земляков? Ни-че-го! И хватит уже толковать о долге. Он столько крови и пота пролил на службе царю царей, что уже не он кому-то там должен, а ему самому должны! Ему, ацатану из обедневшего рода!
Так что же, забыть о шахиншахе и поклониться Сыну Неба? А почему нет? Конечно, что и говорить, положение его шатко и непрочно. Он представляется гьялпо, и пока это сходит ему с рук. Пока! Стоит кому-нибудь отправиться в Лха-ла и разведать истинное положение дел, как всё рухнет – рухнет и погребет под обломками ацатана, навесившего на себя цацки гьялпо.
Правда, добраться до Лха-ла непросто. Даже отыскать крошечное царство среди твердынь Каракорума и Гималаев – задача сложная.
С другой стороны, кто заставляет ацатана-гьялпо сидеть на месте? Если уж он решил переметнуться к императору, то надо энергично и последовательно укреплять свое положение при дворе.
Для начала можно… нет, нужно выпросить у Сына Неба тысячу или две тысячи воинов, якобы для того, чтобы покорить соседнее с Лха-ла княжество. А на самом деле надо будет воцариться по-настоящему в самом Лха-ла и стать Ородом Первым… Ах, как звучит! Для надежности можно оставить небольшой гарнизон, чтобы держать подданных в узде. Или впрямь пойти войной на соседей гьялпо, расширить границы Лха-ла и вернуться в Лоян с гордым известием – ваш вассал резко увеличил число данников Священного Императора!
– Да-а… – медленно выговорил Ород. – Это должно сработать…
Конечно, в этом году войну затеять не удастся – зима скоро. В горах снега ложатся рано и держатся восемь месяцев кряду. Выступать в поход следует весной будущего года. Но сказать об этом императору необходимо уже сейчас. Чем скорее, тем лучше – пусть Сын Неба убедится, что приютил не очередного приживалу, а воина, человека верного – и полезного династии Хань.
Хм. Это все хорошо, только вот один вопрос остается нерешенным: а что же ему делать с проклятыми фроменами? Ох, и попили они его кровушки… Забыть о них? Память не позволит, слишком много унижений и обид претерпеть пришлось. Не-ет, забыть не получится… И не надо. В прямое столкновение с фроменами он вступать не будет, но удар нанесет. Из-за угла! Чужими руками!
Ород хихикнул. Необходимо так подставить фроменов, чтобы на них обрушился гнев императора. То-то потеха выйдет!
Можно даже помочь им добиться своего – пускай освобождают пленников. И вот в этот-то момент фроменов окружит стража… Ах, как сладко сие видение! А если стражу приведет он, верный гьялпо?! О-о…
Ород возбужденно забегал по комнате, но тут его мысли сбились – в дверях образовалась щелка, и боязливый толмач, просунув голову, пролепетал:
– Гьялпо Цзепе Сичун Зампо призывает к себе Высочайшая Госпожа, вдовствующая императрица…
– Что ей нужно? – нахмурился Ород.
– Высочайшая не изволит говорить…
– Ладно, ступай.
Косой ощутил беспокойство. Что потребовалось этой хитрющей бабе? Вдовушка ничего не делает зря…
Павильон вдовствующей императрицы находился в восточной части парка Прекрасного Дракона и назывался Залом Почитания добродетелей. Это было внушительное здание из дерева и дикого камня, крытое черной черепицей.
Дворец охраняли воины в черном. Их каменные лица не выражали ничего, и, чудилось, глаза не замечали окружающий мир. Но Орода они разглядели – скрещенные длинные мечи раздвинулись, открывая проход.
Косой прошмыгнул внутрь и обнаружил Высочайшую сидящей на троне – довольно простом сиденье, покрытом белым атласом, зато за спиной всевластной вдовы пурпурный феникс расправлял крылья, инкрустированные каменьями – символ Императрицы Матери Мира. Царя птиц поддерживали девять золотых драконов морских владык, заодно направляя и скрещивая солнечные лучи на троне.
Императрица сидела, развалясь, и, казалось, дремала или медитировала. Это была еще не старая женщина. Удержаться у власти ей помогло не одно лишь положение, но и редкие таланты. Соперники были жестоки – вдова проявляла запредельную жестокость. Враги убивали десятками, она сеяла смерть среди тысяч и тысяч. Ороду она напомнила зажмурившуюся тигрицу, а еще вернее – дракониху, кровожадную и коварную…
– Входи и садись… гьялпо, – произнесла дракониха, не поднимая век.
А Ород сразу же заволновался. Откуда эта заминка? Что-то стало известно? Что? Неужто его «головорезики» проговорились?! Или их разговорили дворцовые палачи? О, Анахита-Ардвичура…
– Взгляни, какая тонкая работа, – начала Высочайшая, протягивая Ороду удивительный нож с нефритовым лезвием и с рукоятью в виде корчащейся твари, которой клинок служил языком. – Эту изящную вещичку привезли из земли Фузан,[48] что лежит далеко за Восточным океаном. Там живут люди с красной кожей, не знающие колеса, но строящие пирамиды. И они тоже почитают нефрит…
Полюбовавшись изделием, вдова хлопнула в ладоши, отчего Ород сильно вздрогнул, и приказала принести подогретое рисовое вино. Старая служанка явилась мигом, опустилась на колени и протянула хозяйке черный лакированный поднос с двумя дымящимися чашами.
– Угощайся, – сказала вдова добродушно, – ощути и прочувствуй аромат.
Ацатан хлебнул вина, но ничего не ощутил – не до того было. Ацатана съедал страх.
Вдовствующая императрица неторопливо выпила половину чаши и задержала ее в руке, сказав:
– А покой ты ощущаешь, гьялпо?
– Покой? – пробормотал Ород. – Какой покой?
– Полный покой… – безмятежно сощурилась вдова. – Или тебя гнетет тайная тревога? Поведай мне о том, что лишает тебя наслаждения миром, облегчи душу…
– Ничто меня не гнетет, – пробурчал Косой, сжимая зубы.
Вдова ласково покивала.
– Давно хотела спросить, – продолжила он с прежним добродушием, – а как тебе Лоян? Понравился ли?
– Город как город… Большой.
– Сильно он изменился после твоего первого приезда?
Ород замер.
– Когда ж это ты посетил нас впервые, гьялпо? – притворно задумалась женщина на троне. – Четыре года назад? Или все пять? А дворец Сына Неба ничем новым не поразил твое воображение? По-моему, храм Божественного Дракона тогда еще не был построен…
– Если и изменился, – ответил Косой, холодея, – то в лучшую сторону.
– Пожалуй, – кивнула Высочайшая. – Да и тебя стало не узнать, гьялпо… Взгляни!
Она вытащила из-за трона тонкую деревянную дощечку, на которой был нарисован портрет молодого человека в сложном головном уборе. Ород его сразу узнал – художник изобразил Цзепе Сичун Зампо. Настоящего гьялпо.