Мне нужно было… вбиться в желанное тело и стать обладателем этой женщины. Стать ее хозяином. Оставить в ней часть себя и раствориться.
Я обхватил член и приставил к источающему жар входу в ее тело. Ее смазка тут же окутала головку.
Я замер. Первый раз… Это ее первый раз… Кровь ударила в виски.
Я сдерживал себя из последних сил. Каждая мышца дрожала от напряжения. Приподнявшись над Настей, я лизнул ее губы. Ее язык скользнул к моим, и я тут же обхватил его, всасывая в рот.
Медленно и осторожно толкнулся членом в Настю и тут же отстранился.
Она протестующе застонала, царапая мои плечи.
Ощущение ее жара и влаги, обволакивающих плоть, было сумасшедшим.
Наверное, это было неправильным, но больше я терпеть не мог.
Обхватив бедра Насти, заставил ее поднять ноги и закинуть мне на плечи.
Неумолимо быстрым движением, я скользнул в Настю. Прорывая последнюю преграду и погружая член в горячее лоно. Я сделаю ее своей. Навсегда.
Резко вбил член до основания, чувствуя, как узко и тесно внутри нее.
Настя вскрикнула и вогнала ногти в мою кожу до острой саднящей боли, от которой член набух еще больше.
Я заставил себя остановиться. Дышать. Не двигаться. Собрать губами капельки испарины между ее ключиц.
Настя тяжело дышала. Ее грудь дрожала, притягивая взгляд. Боже, как же я хотел ее. Вдалбливаться в нее изо всех сил, чувствовать, как горячие и узкие стеночки сокращаются вокруг моего члена.
Я опустил руку вниз и обвел Настин клитор. Она рвано выдохнула и сжала пальцами мои предплечья.
— Давай… Чего ты ждешь?..
— Не хочу, чтобы тебе было больно…
— Больно только один раз… Ты же хочешь, чтобы мы повторяли это много раз?.. Постоянно…
— Да… Да, я хочу…
— Тогда дай нам обоим то, чего мы хотим…
После ее слов я сорвался. Под Настины всхлипы и стоны начал вбиваться в ее тесных вход, растягивать узкое отверстие под свой размер, под себя. Чтобы привыкала к моему члену прямо сейчас.
Больше я не сдерживался. Оставлял в ее лоне только головку, чтобы продолжать ее растягивать. Жар ее тела затягивал в глубину.
Настя надавила на мои бедра, срывающимся голосом прошептав:
— Давай же, Дима… Ты должен кончить в меня… Так приятно ощущать тебя внутри… – Она закусила губу от боли. – Ты большой… Я хочу привыкнуть к этому ощущению… Двигайся…
Она соблазняла одними словами. И толкала за грань.
В ней было слишком хорошо. Настолько, что я готов был провести вечность так.
Я старался двигаться неторопливо, но знал, что надолго меня не хватит. Настя стонала на каждый мой рывок. Я пытался не торопиться, но срывался и ускорял темп.
Опустил руку вниз, потирая Настин клитор.
Она всхлипывала, а я терял последнюю выдержку. Член погружался в нее с влажными хлюпающими звуками, от которых внутри все дрожало, как натянутые до предела струны.
Настя застонала от боли. Ее мышцы протестующе сжались, но на меня это подействовало, как спусковой крючок.
Я сорвался в горячую пропасть. С хрипом кончил, заливая ее своей спермой.
Настины глаза вдруг ярко вспыхнули, и она притянула мою голову ближе к себе. Мы целовались так долго, что перехватывало дыхание. В голове плыл туман, а по телу разливалось наслаждение, которого я еще никогда не испытывал.
Меня затопило жаром и сладостью.
Я чувствовал себя сожженным. Искалеченным. Полностью опустошенным. И до невозможности счастливым.
Настя опустила ноги, а я упал на нее. Чтобы никуда не убежала от меня.
Она гладила мою спину, зарывалась пальцами в волосы.
С трудом я прошептал в ее крошечное ушко:
— Теперь ты навсегда моя.
Настя повернулась ко мне и счастливо улыбнулась:
— Не-е-ет, Дима… Помнишь, что было написано в той книге? Что я навечно смогу привязать тебя к себе. Так что, любимый муж, это ты навсегда мой.
Эпилог
— Боже мой… Нет… Нет, это какая-то ошибка… Кирочка не могла… Она… Она…
— Она почти святая! Это ты хотела сказать, мама?
Все взгляды обратились ко мне.
— Н-настя?.. – Отец поправил очки, а мама перекрестилась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я скрестили руки на груди:
— Надо же, даже имя мое помните?
— Настя? – Кира бросилась ко мне, но стоящие возле нее полицейские, удержали.
Я улыбнулась и помахала рукой:
— Привет, сестренка. За что загремела?
— Настя! – Мама бросилась ко мне, то ли обнимая, то ли встряхивая за плечи. – Как ты говоришь с сестрой?
От боли, пронзившей сердце, на секунду стало трудно дышать, но это ощущение тут же прошло, как только я подумала о Диме.
— Ого! Как ты тепло меня приветствуешь и радуешься тому, что я жива.
Мама застыла, удивленно моргая и глядя на меня так, словно я сказала что-то невероятно глупое.
По ее щеке скатилась слеза и она все-таки обняла меня. Но в этих объятиях я не ощутила ничего, кроме пустоты.
— Настенька… мы уже похоронили тебя.
— Да, я поняла.
Отец отстранил мать и тоже обнял, шмыгнув носом:
— Ты должна нас понять… Ты пропала… И…
— Бог мой! Мы совсем забыли о Кирочке!
Мама отвернулась, как будто это не я была ее дочерью.
Как-то театрально она начала бросаться на полицейских и кричать, чтобы отпустили «ее Кирочку».
Я повернулась к отцу:
— Мне нужны ключи.
Папа удивленно моргнул и протянул мне ключи.
— Мы… мы сейчас выясним, что с Кирой, и поднимемся… Только там твоя спальня… и твои вещи… мы все отдали Кирочке. Ну, чтобы не пропадало…
— Конечно. – Я иронично улыбнулась: – У Киры ничего зря не пропадет.
Все, что мне нужно было, – забрать бабушкину швейную машинку и папку со старыми эскизами.
— Пойдем, Дим.
Все это время он ждал в отдалении возле машины. Я попросила его пока не подходить и сейчас еще раз убедилась в верности этого решения. Если Нина Павловна окружала Диму нездоровой заботой, то мои родители… оказались неожиданно равнодушными.
Все время пока поднимались на третий этаж хрущевки, где я раньше жила с родителями, Дима молчал.
Оказавшись в квартире, я не выдержала и повернулась к нему:
— Ну?
Он насмешливо вздернул бровь:
— Что?
— Тебе же точно есть что сказать? – Я бросилась в свою спальню, с удивлением понимая, что от меня там осталось… да ничего! В комнате полностью обосновалась Кира.
— И как ты это поняла?
— Ты очень выразительно молчишь.
Я все-таки отыскала одну-единственную коробку, подписанную моим именем. Какая скудная у меня была жизнь, оказывается.
— Твои родители… скоты. Прости.
Я взялась за коробку и начала нервно ее дергать, пытаясь вытащить из-под стола.
— Ты же стоял далеко и не мог слышать, о чем мы говорили.
Дима отодвинул меня и легко вытащил коробку, улыбаясь моей любимой лукавой улыбкой, которая и злила, и восхищала одновременно.
— Дай мне насладиться моментом.
— Каким еще моментом? – Я нахмурилась.
— До сих пор есть то, что ты обо мне не знаешь. – Дима ухмыльнулся: – Я умею читать по губам.
Я закатила глаза, а Дима подхватил коробку.
В этот самый момент хлопнула входная дверь, и мать громко закричала:
— Настя?! Настя, где ты?! И что это за мужчина?..
Мама оборвала себя на полуслове и ткнула в Диму пальцем:
— Это же вы! Тот следователь…
Дима кивнул и снова ухмыльнулся:
— Ну, не совсем следователь.
— А кто тогда?
Я коснулась маминой руки, заставляя опустить ее и не тыкать в Диму пальцем.
— Он мой муж.
Мама и отец хором воскликнули:
— Что?!
— То есть как это муж?! Ты… ты вышла замуж? Пока мы переживали, пока волновались где ты…
Я не выдержала и сорвалась на крик:
— Так переживали, что похоронили и отдали ей мою комнату и все вещи? Так волновались, что когда я вернулась, даже не заметили меня?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Мать что-то хотела сказать, но Дима вдруг вытащил из-за полы кожаной куртки папку и сунул в руки матери: