не очерстветь душой, и еще больше, чтобы не возгордиться, не превозносить себя за эти силы, за это милосердие… К счастью, в этот день никто из больных не умер. И даже более того: случилось маленькое чудо – выписалась семидесятилетняя баба Нюра, последние четыре месяца шедшая на поправку, к удивлению врачей и больных…
Сдав дежурство, Катерина переоделась, привела себя в порядок и зашла проститься перед выходными к директору хосписа Петру Васильевичу.
– А я тут тебе небольшую премию выписал, – обрадовал он ее, – особенно хвастаться нечем – крохи, а не деньги, но для тебя все же наскреб по сусекам.
– Да ни к чему это, – засмущалась она, – мне хватает. У меня и муж неплохо зарабатывает. Я, когда премии получаю, чувствую себя так, словно у больных что-то отнимаю, у нас же каждая копейка, каждая тряпка на счету…
– Не дури, – нахмурился он, – ты не отнимаешь, а даешь. Я все эти годы на тебя буквально молюсь. Чтоб не ушла ты, чтоб не переманили тебя на место подоходней или полегче. Даже дворник получает больше, а уж вкалываешь ты так, что… Да о чем вообще тут говорить?! Будь моя воля, я бы тебе доску мемориальную при жизни на стене хосписа повесил. И надпись золотую высек… Одним словом, вернешься после выходных, я тебе деньги выдам.
– Скорее всего, после выходных я сама для хосписа кое-какую сумму принесу, – улыбнулась она, – предвидятся тут кое-какие деньги… пожертвование…
– Пожертвование? – насторожился директор. – Какое? От кого?
– Пока это секрет. Вот получу, тогда… Хоть посуду новую купим, халаты, белье постельное… Но это – потом. Не буду загадывать, а то вы знаете, как это бывает: загадаешь, а выйдет все так, что… Ну что ж, до понедельника, Петр Васильевич.
Из кабинета начальника она поспешила в издательство «Астра», едва успев к самому закрытию, когда директор уже недовольно поглядывал на часы и теребил в руках ключи от «вольво».
– Извините, Виталий Петрович, – сказала она, – никак не получилось вырваться пораньше, с утра отправляла в пионерский лагерь дочку, а затем…
Директор только вздохнул в ответ и кивнул в угол кабинета, где стояли две пачки книг, завернутых в плотную коричневую бумагу. На приклеенной сбоку этикетке значилось: «Е.К. Смирнова. «Покаяние».
– Авторские экземпляры, – пояснил директор.
– Да мне же их и не донести, – испугалась она, – можно я только парочку возьму? Мне ведь и дарить-то их некому…
– Дело твое. Остальные тогда оставим на презентацию.
– Виталий Петрович, а никак нельзя без этой… без презентации? Что я там говорить буду? Все, что я сказать хотела, уже в книге сказала.
– Нет, Катерина, презентация нужна обязательно, – твердо сказал он, – то, что ты написала, – бестселлер. Книга вызовет ажиотаж, я даже рассчитываю на нечто вроде маленькой бури, землетрясения, извержения… К тому же приглашения уже разосланы, за помещение заплачено, даже если и захотим отменить, уже не сможем – поздно. До завтрашнего дня ничего не успеем.
– Боюсь я, Виталий Петрович, – призналась она.
– Теперь уже придется идти до конца, – сказал он, – ничего, я буду рядом, если что… Но стоит признаться, – он как-то странно посмотрел на Катерину, – что лично я бы на такое не решился… Смелая ты, Катерина…
– Да какая же я смелая? Просто нужно было написать об этом. Ведь сколько людей сейчас у нас в стране с пути сбились, нагрешили, а надежды на искупление не оставили ни сами себе, ни у других не попросили. Я людей, которые мне помогали, показать хотела. Сейчас кругом говорят, что человек человеку волк, что люди культивируют жестокость, насилие, непрощение. А я говорю: ложь это. Люди добрые, просто бояться их не нужно. Надо идти к ним с открытым сердцем, с искренним раскаянием, и они все поймут и помогут…
– Все равно бы не смог, – повторил директор, – ни за какие коврижки не согласился бы… Держи свой гонорар.
Он полез в сейф, вытащил две пачки денег, перетянутых бумажными банковскими ленточками, и протянул ей:
– Распишись вот тут, в ведомости… Ну все, Катерина, жду тебя, как и условились, завтра, в двенадцать часов. Не вздумай попытаться увильнуть – народу придет целая орда… Тебя до метро подбросить? Тогда забирай книги, сколько тебе надо, и пошли…
– Вот, – сказала она, положив на стол перед мужем книгу.
– Что это? – удивился он и, разглядев фамилию автора на обложке, широко распахнул глаза: – Как, когда?!
– Не хотела тебе говорить, пока не закончу все, – призналась она, – боялась, что не смогу, что не получится, что не примут… Три года писала. По строчке, по листику, и… вот…
– Да когда же ты? – не поверил он, взял книгу в руки и, раскрыв, машинально прочитал несколько строчек. – Ну, ты, мать, даешь… Даже слов не найти. И ведь утаила… Как снег на голову… Ну, тихоня! Надо же, теперь у меня жена писательница, – наконец пришел он в себя, – переплюнула меня. Куда ж нам теперь, прорабам, с интеллигенцией тягаться. Знаешь что? Это дело нужно обмыть!..
Он было поднялся из-за стола, но Катерина удержала его:
– Подожди. Прочитай сперва. Здесь про мою жизнь. Ты не все знаешь обо мне. Сначала я боялась рассказывать, думала – не поймешь. Все время откладывала. Слишком боялась тебя потерять. Каждый раз обещала себе: завтра, завтра, завтра… И вот, дотянула. Теперь не боюсь признаться: знаю – не осудишь и поймешь. Потому и говорила утром: если любишь – поймешь…
– Что-то чудное ты говоришь, – заинтересовался он, – что же такого я о тебе не знаю? Всю жизнь вместе прожили, дочка уже большая, а я все чего-то не знаю? Интересно…
– Так ведь и мне было сложно рассказать о таком. Сил не было признаться. А теперь нашла силы. В вас верю. В тебя, в дочку, оттого и силы появились… Прочитай и все поймешь.
– Хорошо, – несколько недоуменно сказал он, – в самое ближайшее время и прочитаю…
– Нет, ты сейчас прочитай, – серьезно сказала она, – а я в соседней комнате пока посижу, подожду…
Часа через четыре он вошел к ней в комнату, бледный как мел, зажав в руке недочитанную книгу, и, остановившись на пороге, тихо спросил:
– Это что? Шутка такая? Это же невозможно… Я не верю в это…
– Возможно, Леня, – так же тихо ответила она, – мы с тобой познакомились, когда мне двадцать пятый год пошел, а это все куда раньше было…
– Но как же так?! Всю жизнь вместе прожили, и вдруг такое… Почему ты мне раньше не сказала?! Нельзя же так! Да нет, шутишь ты все, – делано рассмеялся он, пытаясь отыскать в ее глазах