чувствую и почему со мной это происходит. Я думала, что мне все равно, что другие люди скажут о моих картинах, а мне не все равно. Я считала, что я выше всего этого, а оказалось, что нет. Я чувствую, что это тяготит меня и останавливает, но в то же время я не могу отступить, как будто мне нужно доказать, что я могу это сделать, что у меня это хорошо получается…
Я пытался игнорировать тот факт, что мне было чуть ли не больнее, чем ей: знать, что она чувствует себя так, и не иметь возможности что-то с этим сделать, потому что я был не совсем тем, на кого стоило бы равняться.
– А какое это имеет отношение к нам?
– Ну, я не хочу нуждаться в тебе, как много лет назад, Аксель, и не хочу втягивать тебя в свой хаос или позволять ему влиять на нас. Но ты здесь ради меня, и это… это не такая уж мелочь, которую можно упустить, принимая решение.
– Я соглашусь с любым твоим решением.
– В этом-то и проблема, – грустно ответила она.
Я сдержанно вздохнул и поцеловал ее: мне казалось, будто, что бы она ни сказала, мы зашли в тупик и этой ночью уже ничего бы не исправили. Этой ночью… Я ведь и правда намеревался просто прогуляться с ней и помочь ей проветрить голову, чтобы она перестала думать о работе.
– Иди сюда, будем как два туриста.
Я прошел к Эйфелевой башне и дождался на середине эспланады, пока она подойдет. Достал телефон и попытался сфотографировать нас, а потом, смеясь, схватил Лею и немного приподнял ее, чтобы мы оба были в кадре. Потом мы гуляли по берегу Сены, наслаждаясь тишиной ночи и оставляя по правую руку знаменитый памятник архитектуры. Лея забралась на каменный бордюр тротуара, а я обнял ее и целовал, пока не устал.
– Куда хочешь, чтобы мы пошли?
– Куда угодно. Или никуда, – улыбнулся я ей в губы. – Ты знаешь, как переводится слово flâneur? Это искусство неспешно прогуливаться по улицам Парижа, без цели, без маршрута. Сегодня вечером мы должны быть двумя flâneurs, – сказал я, смеясь.
– Мне нравится, как это звучит.
Так мы и поступили, гуляли, пока раннее утро не застало нас врасплох. Мы бродили по безымянным улицам и закоулкам, где, вероятно, никогда больше не пройдем, пока не добрались до дома и не оказались в постели. Я положил ее на живот и жестко вошел в нее, целуя родинки на ее спине, погружаясь в нее, а ее пальцы вцепились в простыню, потом разжались, и ее стоны увлекли меня за собой. Потом мы тихо обнимались в полумраке комнаты, пока сон не победил желание изучать друг друга.
102. Лея
Скарлетт достала из шкафа платье и протянула его мне.
– Это тебе подойдет, хотя было бы гораздо проще пройтись по магазинам. Ты слишком упряма: как сказали бы французы, têtue. Теперь ты знаешь, что это значит, если кто-то тебе это говорит, – решительно заявила она. – У тебя есть туфли?
Я кивнула, и Скарлетт устало вздохнула. Она пригласила нас на вечеринку в тот же отель, где жила сама, но первым моим побуждением было отказаться от предложения, так как, во-первых, я знала, что Аксель будет против, а во-вторых, мне нечего было надеть. Когда она спросила меня, какие у меня причины для оправданий, единственное, что я смогла вспомнить, – это последнее. Она настаивала на том, чтобы мы вместе отправились на шопинг, но я отказалась. Отказаться от предложенного ею платья оказалось невозможно. Скарлетт была настолько убедительна и настойчива, когда решалась на что-то, что я не представляла, как ее мужу удавалось сохранять хоть какую-то независимость рядом с ней.
Я окинула взглядом огромный люкс, где мы находились. Там была своя гостиная, два туалета и гардеробная. Он был больше похож на небольшую квартиру, чем на гостиничный номер. Скарлетт кивнула мне, приглашая присесть на диван.
– Я закажу кофе, – сказала она, после чего позвонила в обслуживание номеров. Затем она посмотрела на меня. – Ты подумала над моим предложением?
– Пока что еще думаю, – нервно ответила я.
– Если ты беспокоишься о своем агенте Акселе, помни, что он всего лишь посредник и что на самом деле ты подписала контракт с Хансом, а не с ним. Часто можно перепутать роли, но единственное, что имеет значение, – это работа, которую ты проделываешь для своей галереи, и, к счастью, у Ханса не один такой агент.
– Не в нем проблема, – ответила я.
Мне не нравилось, что она вовлекает его в мое решение. Я не хотела, чтобы Аксель был в этом замешан.
Раздался звонок, и Скарлетт встала, чтобы открыть дверь и впустить официанта. Тот разлил кофе и ушел, и она тут же возобновила разговор.
– Не думай, что я делаю такие предложения всем молодым художницам. Раз ты здесь, то лишь потому, что я действительно вижу в тебе нечто большее, нечто великое. Но прежде чем ты пойдешь по новому пути, ты должна быть готова соблюдать определенные правила.
– А что именно я должна делать?
– Подожди здесь. – Она подошла к столу, достала из ящика толстую темную папку и положила ее на стол. Отпив кофе, как всегда спокойно и собранно, она открыла папку. – Вот чего сейчас требует рынок.
Это были фотографии картин. Большинство из них были написаны свободными мазками, без особого контраста и деталей. Они напомнили ту работу, которую Скарлетт с гордостью показывала мне, когда мы встретились на открытии. К счастью, в тот день я не сказала ей, что на самом деле думаю об этой картине: что ей не хватает души и эмоций. Я отогнала это воспоминание, и вдруг меня осенило, что я уже создавала нечто подобное раньше, особенно когда просто увлекалась цветами и искала быстрой разрядки. Я подумала, что не так уж сложно повторить то, что уже было мне знакомо.
– Может быть… может быть, я смогу это сделать.
– Может быть? Нет. Я уверена, что ты сможешь. Если бы я думала иначе, Лея… у меня есть много других художников, которые ждут такого шанса. Но я хочу, чтобы это была ты.
Мне было в равной степени приятно и неприятно от того, что я почувствовала от ее слов: удовлетворение и беспокойство, гордость и тревогу.
Все смешалось.
– Но я не уверена, будет ли время…
– Что это значит в твоем случае – остаться еще на пару недель? Ты же понимаешь, что проблем с жильем у Ханса нет.
Я нерешительно прикусила нижнюю губу.
Аксель готовил еду, когда я вернулась, и пахло так вкусно, что у меня сразу заурчало в животе. Я вошла на кухню и встала на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ. Сверху доносилась тихая музыка; и я поняла, что он включил проигрыватель.
– Как все прошло? Хорошо?
– Да. Смотри. – Я подняла принесенную сумку и достала платье из очень тонкой ткани цвета шампань, с открытой спиной. – Тебе нравится?
– Мне нравится, когда ты голая.
– Аксель… – возмутилась я, улыбаясь.
– Ладно, ничего страшного, я тоже буду иногда надевать бикини.
Я рассмеялась, и он посмотрел на платье.
– Уверен, ты будешь выглядеть потрясающе.
– Ты отнес свой костюм в чистку?
– Нет, а надо было?
– Да, но это не важно, есть еще несколько дней.
Я быстро приняла душ, а когда вышла, то маленький обеденный стол уже был накрыт, а ужин подан. Аксель открыл бутылку вина и сел на ковер на полу. Я устроилась рядом с ним, и это было идеально. С ним я чувствовала себя как много лет назад, внутри пузыря, который мы когда-то создали в его доме; только мы вдвоем, и этого будто достаточно. Все остальное лишь приносило проблемы.
Мы не слишком много разговаривали за ужином, хотя время от времени Аксель подбивал меня угадывать ингредиенты в каждом блюде, которое я пробовала. У меня не самый изысканный вкус, поэтому угадывала я далеко не всё, но мне нравилось, когда он в подробностях описывал рецепты.
Когда мы закончили, я