привычную отстраненность прорывается неожиданное нетерпение.
Куда она так торопиться? Идти ради любимого на жертвы -- это, несомненно, благородно. Но бедная дуреха даже не представляет, какие это будут жертвы.
Принимая помощь Романова, Ольга ложится на каменную плиту жертвенника.
Когда княжич выходит за пределы печати, один из церковных служек передает ему ритуальный кинжал и заламинированные листы, которые под давлением времени уже должны были рассыпаться в прах.
Родовые и церковные слуги окружают печать. У каждого свои задачи.
Одни поджигают стоящие на ключевых сигилах восковые свечи, произнося слова силы.
Другие разжигают ритуальные курения и начинают кружить по залу, размахивая кадилами и распространяя запах ладана, табака и березового угля.
Третьи ставят внутрь печати серебряную чашу и доверху заполняют ее красным вином, призванным умаслить своенравного демона. Бесполезный прогиб, ошибка трусливых новичков, потому что твари Инферно уважают только голую силу.
Когда все приготовления заканчиваются, слуги встают вокруг печати и поднимают левую руку в знаке Вур.
Поймав взгляд господина, Россомаха на секунду оставляет меня. Протягивает Романову свой меч.
Княжич ударяет по клинку своим кинжалом. Звонкое эхо поднимается к потолкам ритуального зала. Не дожидаясь, когда оно затихнет, Романов начинает зачитывать заклинание призыва.
-- In nomine Dei nostri Satanas Luciferi exclesi…
Сверяясь в процессе с магическим компасом, княжич рассекает кинжалом воздух на юге, затем повторяет на остальных сторонах света против часовой стрелки. При этом ни на секунду не прерывая чтение заклинания.
-- Ego Azarak! Ego Zomelak! Ego Cernunnos! Ego Arada! Bagabi…
Сквозняка в зале быть не может, но пламя свечей начинает трепыхать. Смрад серы сгущается, напрочь перебивая ритуальные благовония.
Постепенно зал поглощает чужеродная доминирующая сила. Дышать становиться тяжелее, движения даются с трудом, словно под толщей воды.
Прямо как в старые добрые времена, когда еще совсем зеленые инквизиторы Ордена пытались казнить меня через утопление.
Блаженные в своем невежестве служки восхищенно перешептываются:
-- Я чувствую его…
-- Он здесь…
-- Асмодей услышал нас…
Да, совсем скоро беспощадный князь Инферно обрадует нас своим визитом. Вот счастье-то!
Наконец Романов заканчивает с этапом настройки на эманации духа.
Для установления связи и начала самого призыва княжичу остается прочесть последние стихи заклинания. Но ритуальный зал и, кажется, все катакомбы внезапно вздрагивают.
Еще раз.
И еще.
С каждым разом все сильнее.
Стонут бесвошные каменные стены. Глубоко за ними шелестит приведенный в движение песок. Рябит само пространство.
Родовые и церковные служки, не зная, что делать, растерянно озираются. Только гвардейцы и Романов понимают, что происходит.
-- Проверьте МСП! -- приказывает княжич, но опытные чистильщики уже бросаются к коридору.
Мой нос улавливает сладковатый аромат жаренного мяса, а мгновением позже кто-то преграждает гвардейцам дорогу.
На каждом шагу человек стонет от боли. Изломанное тело покрыто волдырями и ожогами. Местами обугленная кожа сраслась с еще тлеющей одеждой. Расплавленный левый глаз стекает по щеке.
Бойцы сперва отшатываются и берут незнакомца на прицел. Только одна единственная девушка, убрав артефактный лук, подскакивает к обессиленому бедолаге и помогает опуститься на пол.
-- Это Герман! -- кричит она, и гвардейцы убирают оружие. -- Скорее, стимуляторы!
Брови княжича лезут на высокий лоб. Даже изувеченного, он узнает своего слугу.
-- Герман? Что… кто сделал это с тобой? Где охрана? Что с МСП?
Пока гвардейцы вкалывают парню шприцы с целебными жидкостями, тот сквозь боль в обоженном горле хрипит:
-- Сло…ман… якорь… сломан…
Гвардейцы, как один, вздрагивают. Княжич бледнеет. Что он там говорил про сломанные стабилизаторы пространства?
Разлом заблокирован и скоро исчезнет. Вместе с нами.
-- …охрана… мертва… сожгли… всех… я один… чудом…
Пока все, как завороженные, вслушиваются в лепет калеки, я, похоже, один замечаю, как Ольга встает с алтаря и направляется к Романову.
Босые ступни опускаются аккуратно, чтобы не нарушить рисунок печати. Вместо лазуритов девичьи глаза сверкают изумрудами. С каждым шагом золотистая грива юной Зимины, начиная с корней, окрашивается в огненно-рыжий цвет.
Совсем, как у ее матери.
Романов, не замечая этого, склоняется над своим слугой.
-- Кто, Герман? Кто сломал якорь и сделал это с тобой?
Обугленные губы едва шевелятся:
-- Зи… Зим…а…
Глаза княжича округляются, когда его поражает понимание. Он резко оборачивается и попадает точно в стальную хватку юной Зимины.
Девичья ладонь стискивает шею Романова так, что проступают жилы.
-- Нельзя врать девушкам, Коля…
В руке побагровевшего от напряжения княжича мелькает кинжал. Романов пытается пырнуть девушку в живот, но она без труда перехватывает его руку.
Вечно бесстрастное, холодное лицо юной Зимины вдруг искажает глумливый, веселый оскал.
Крутанувшись на месте, рыжая бестия мечет тело княжича. Пролетев тряпичной куклой десяток метров, через всю печать, Романов врезается в каменный алтарь.
У обычного человека от такого удара переломится хребет. Но княжич, наоборот, своим телом раскалывает сам жертвенник.
Маические доспехи спасают, но не до конца. Изо рта Романова стекает струйка крови. Он едва может пошевелиться.
Расправив рукой порыжевшую гриву, Ольга усмехается:
-- …Мы ведь и обидеться можем!
Пока у взбесившейся девицы в руках был их господин, гвардейцы не спешили атаковать, опасаясь задеть его. Но теперь бойцы ближнего боя бросаются к Ольге, а лучница с автоматчиком берут ее на прицел.
Россомаха тоже срывается к девушке, но, в отличие от товарищей, он находится гораздо дальше.
-- Kyma fotias!
От тела дворянки полукругом бьет волна испепелящего огня. Я нахожусь за десяток метров от нее, но даже меня обдает невыносимым жаром, от которого тлеют ресницы.
Гвардейцы же ныряют прямиком в пламя.
Мощь заклинания отбрасывает их назад и вместе со стрелками прижимает к стенам. Касаясь чужой плоти, огонь только набирает силу и взмывает вверх, облизывая высокие своды.
В первое мгновение на телах гвардейцев вспыхивают и тут же гаснут бесполезные защитные артефакты. Во второе мыльными пузырями лопаются магические доспехи и истлевает одежда. В третье алое пламя слизывает с лиц кожу с мясом и оголяет белые черепа.
В четвертое мгновение до Ольги добирается Россомаха.
-- Skase!
Он бросает в лицо девушки белоснежную пластину, которая призвана лишить ее вербальной магии. Но Ольга уже видела, на что способен костяной маг.
Вместо всяких слов заклинаний она выставляет ладонь, перед которой вспыхивает не печать, но простой сигил, не требущий долгого начертания.
Застанный врасплох, Россомаха находу тянется к поясу, на котором висят костяные пластины. Но сигил опережает его и выстреливает в грудь гвардейцу сжатым сгустком пламени.
Мага отшвыривает назад. Его тело приземляется практически у моих ног и без движений растягивается на полу. Из развороченной, обугленной до самого сердца