418–420. СТИХОТВОРЕНИЯ В ГЕЙНЕВСКОМ ДУХЕ
1. (С САРКАСТИЧЕСКИМ ОТТЕНКОМ)
Я верю: меня ты любила,Да я-то тебя не любил;Меня ты еще не забыла,Тебя я давно позабыл.
2. (С ОТТЕНКОМ ИРОНИИ)
Меня ты когда-то любила,Тогда я тебя не любил;Теперь ты меня позабыла —И что ж? я тебя не забыл.
3. (ОРДИНАРНОЕ)
Ты меня любила,Я тебя любил,—Ты меня забыла,Я тебя забыл.
<1861>
421. «В самом деле, шли бы вы на взморье…»
В самом деле, шли бы вы на взморье,Где в жемчужных звуках грохот льется.Вот где петь, так точно уж раздолье —Пойте всё, что на душе споется…Спелся вздор (ведь может же случиться!),Так никто о нем и не узнает;Над певцом там некому глумиться:Водяной пародий не слагает!Только знайте рифмами играйте:Моря — вторя — лилий — белых крылий…Много весу мысли не давайте —Песнь споется без больших усилий.А устали вы от песнопений,Наигрались в трелях ночи нежных —Ждет вас много новых наслаждений,Скромных, чистых, самых безмятежных:Понабравши ракушек в лукошко,Рикошетом в море их швыряйте,Иль, пожалуй, помяучьте кошкой,Или хохот по морю пускайте!Но печатно в этом развлеченьиЛучше б вы не делали признанья:Что как вдруг да всё стихотвореньеЗа ребячье примут лепетанье?
1860 или 1861
422. «Ох, время тяжкое настало!..»
Ох, время тяжкое настало!Нам смерть голодная грозит:Случевский, гений небывалый,«Молчанье строгое хранит».
Не слышно страстных песен Кроля,Давно немотствует Кусков,З. Тур молчит… нет, ваша воля,А против нас устроен ков!
Вот Страхов вдруг исчез куда-то,А он так много обещал,Когда кометою мохнатойНам в «Русском вестнике» сиял!
Крестовский наш ушел на взморье:Сбирает ракуш — p’tit malin![169]Пропало важное подспорье!..Donnez, messieurs, aux orphelins![170]
* * *
Иль разве мы еще не сиры?Увы! поэтиков тех нет,Под чьи цевницы, дудки, лирыЛегко слагался наш куплет!
Ах, мы и голодны и нищи,Как истощился весь запасРифмованной духовной пищи,Какой они питали нас!
И вот мы в страхе и печалиВозносим к вам свой томный глас:Уж вы для славы пописали,Создайте что-нибудь для нас!
О, не оставьте меньших братий!Внемлите нашему refrain[171]:Не всё творить для хрестоматий —Donnez, messieurs, aux orphelins!
1860 или 1861
АЛЕКСЕЙ СНИТКИН
Биографическая статья
Четырнадцатого апреля 1860 г. состоялся спектакль в пользу Литературного фонда с участием ряда видных писателей. Был поставлен «Ревизор». Писемский играл городничего, Вейнберг — Хлестакова, Достоевский — почтмейстера, Тургенев, Некрасов, Григорович, Василий Курочкин и другие — купцов, а одного из полицейских (то ли Держиморду, то ли Свистунова) — молодой писатель Алексей Павлович Сниткин. Этот спектакль был для него роковым. Сниткин простудился и 30 апреля умер.
Его смерть вызвала ряд откликов, содержавших сочувственную оценку его литературной деятельности. «Кстати: не знавали ли вы одного Сниткина: он еще пописывал комические стихи под именем Амоса Шишкина, — спрашивал Достоевский артистку А. И. Шуберт 3 мая 1860 г. — Представьте себе: заболел и умер в какие-нибудь шесть дней… Очень жаль»[172]. Теплый некролог появился в «Иллюстрации», где о Сниткине писали как о «замечательном таланте, обещавшем еще большее развитие в будущем»[173]; похвальным отзывом о его даровании сопровождалась публикация его повести «Стрикаловский барин» в «Библиотеке для чтения»[174]. Только мракобес Аскоченский разразился в своей «Домашней беседе» грозной филиппикой, суля покойному вечные муки[175], за что был беспощадно высмеян на страницах «Искры»[176].
О жизни Сниткина (он родился в 1829 г.) до середины 1850-х годов ничего не известно. Начало его литературной деятельности относится к 1856 г., когда в «Современнике» были помещены, по свидетельству его приятеля, каких-то два рассказа[177].
В 1857–1858 гг. Сниткин работал над комедией «Контр-мины» и романом «Увлечения», одна глава из которого появилась в журнале «Светопись». Публикуя ее, редакция «Светописи» сообщала, что роман «молодого талантливого писателя» «с января 1860 года будет печататься в одном из наших журналов первой величины»[178]. Однако, кроме этой главы, больше ничего не появилось. Рукопись романа, как и комедии «Контрмины», по-видимому, не сохранилась[179]. Следует отметить, что среди рукописей, отобранных у Чернышевского при аресте в 1862 г. и затем возвращенных Некрасову, была «Оборотливые люди, комедия Сниткина»[180]. Те же ли это «Контр-мины» или что-нибудь другое — неизвестно.
В 1858 г. в аудитории факультета восточных языков Петербургского университета, студентом которого он был, Сниткин познакомился с Л. П. Блюммером и сблизился с ним на почве общих литературных интересов: оба, в частности, с глубокой симпатией относились к творчеству Островского. Они сошлись с Д. Д. Минаевым, тогда еще совсем молодым поэтом, и задумали издавать в 1859 г. еженедельную газету «Русский телеграф». Сниткин должен был заведовать литературным отделом. Но их план не осуществился — цензурное ведомство не дало им разрешения на издание газеты, сомневаясь в их «нравственном направлении», т. е. политической благонадежности[181].
Сниткин все время жил в бедности, а теперь он неожиданно оказался в еще более тяжелом материальном положении. Однажды на даче под Петербургом он сказал Блюммеру: «Ну, вот видите, я вам говорил, говорил я вам, Леонид Петрович, что нам счастья нет… У меня припадков зависти, право, никогда не было; но как взглянешь на этих ослов… гуляющих беззаботно и глупо улыбающихся, да как вспомнишь, что ни моей Лизе, ни моему Лекке завтра нечего есть будет — у-у! как завидно станет… Из всех предположений, из всех надежд остался, нет, не остался, а создался — огромнейший шиш!.. Да, Леонид Петрович, и теперь я — не Сниткин, а Шишкин…» Разговор продолжался в том же духе, пока Сниткин не воскликнул: «О Шишкин! не унывай! — ты поэт!»
В том же 1859 г. Сниткина постигла и другая неудача. Он намеревался издать сборник своих пародий «Перепевы из русских современных поэтов Амоса Шишкина»; цензор, рассматривавший рукопись, потребовал от него каких-то «поправок», и сборник (по причинам, которые трудно установить на основании сохранившихся данных) издан не был[182].
С конца 1859 г. Сниткин сотрудничал в «Искре». Одновременно он вел фельетонное обозрение «Петербургская летопись» в журнале «Светоч», а также печатал стихи в издававшемся при «Светоче» «Карикатурном листке» и в юмористическом журнале «Развлечение»[183].
В последние три года своей жизни Сниткин, по свидетельству Блюммера, написал несколько небольших рассказов, частично «из простонародного быта», но они не были напечатаны. Уже после смерти Сниткина были опубликованы две его вещи: рассказ «Танкред» в «Иллюстрации» (1860, № 138–144) и большая повесть «Стрикаловский барин» в «Библиотеке для чтения» (1860, № 10).
На «Стрикаловского барина» обратил внимание Тургенев и рекомендовал Герцену прочитать повесть Сниткина. В ответ на это Герцен писал: «Хоть и видно, что еще перо не устоялось, а хорошо»[184]. Герцен считал, что в «Стрикаловском барине» чувствуется воздействие Тургенева («Стрикал подражает тебе»), но повесть и по своим персонажам и по стилю, пожалуй, ближе к Писемскому. Как бы то ни было, и «Танкред» и «Стрикаловский барин» свидетельствуют о бесспорном беллетристическом таланте Сниткина и хорошем знании жизни русской деревни и провинции незадолго до реформы 1861 г. В «Стрикаловском барине», писала газета «Русский инвалид», много «неподдельного юмора, наблюдательности, знания общественной жизни, человеческой натуры, поэзии, умения рассказывать»[185].
Как указано выше, Сниткин сотрудничал в «Искре» с конца 1859 г., т. е. очень недолго. Но редакция «Искры» ценила поэта и напечатала целый ряд его вещей и после его смерти, в 1861–1862 гг. В примечании к его «Антологическим стихотворениям» «Искра» сообщала: «Читателям нашим известно, что под псевдонимом Амоса Шишкина писал А. П. Сниткин, писатель с замечательным сатирическим дарованием, в прошлом году умерший»[186]. «Особенность его юмора, — писал Н. Курочкин, — состояла в неожиданности оборотов, в комических сближениях и в бойкости и веселости изложения»[187].