леший и поднял длинные руки.
Деревья и кусты по краям дороги зашевелились. Они тянули друг к другу ветки, сплетая их в непроходимую сеть. Высокая сосна жалобно затрещала, вывернула корни из земли и упала поперёк дороги. Её тут же оплели гибкие побеги черёмухи и орешника.
Трава под нашими ногами зашелестела. Я вгляделся и вздрогнул. По спине волной пробежал холод.
Сотни змей, извиваясь и шипя, ползли мимо нас в сторону Чистых Мхов.
— Пусть теперь волхв попробует вырваться! — оскалился леший. Его крупные зубы блеснули в темноте.
— Поехали!
Так мы и сделали. Ехали шагом, чуть ли не руками раздвигая густую тьму перед собой. Ни звёздочки, ни огонька вдали. Кони неведомым чутьём находили дорогу, а мы им не мешали. Дремали, покачиваясь в сёдлах, да ёжились от свежего ночного ветра.
***
На рассвете мы подъехали к городским воротам. Шатило с Настей уже ждали неподалёку, спрятавшись в придорожных кустах.
Я с любопытством поглядел на невысокого жилистого лешего, который не просто всю ночь бежал быстрее лошади, а ещё вёз на себе человека и котомку с припасами.
Лапти его были в пыли, но он даже не запыхался, бля!
Шатило перехватил мой взгляд и криво ухмыльнулся:
— Волк за сутки столько может пробежать — никакая лошадь не угонится. Да я ещё кабана перехватил по дороге.
На воротах, кроме обычной стражи, стояли двое монахов в чёрных рясах.
Позаботился сучий волхв! Предусмотрел!
Я окинул взглядом стену. На ней скучали лучники.
Ситуация была сложная. Хер его знает, кого послушает стража — выскочку-князя без роду и племени, или монахов.
Соваться к другим воротам бессмысленно — наверняка монахи расставлены на всех въездах в город.
Сытин насмешливо поглядел на мою озадаченную физиономию.
— Не горюй, Немой! Выкрутимся!
И вытащил из кармана зеркальце.
— Никита Ильич! Здорово! Давай-ка — бери своих воинов, да организуй нам торжественную встречу у западных ворот! И Степана захвати! Пусть оденется в рабочее, для острастки. Да поскорее — жрать хочу! Сутки одной брусникой пробавлялся. Бля! Да привезу я тебе саламандр! Ну, не до того сейчас, честное слово! Всё, давай! Ждём.
Мы привязали лошадей к берёзе, а сами расселись на траве. Джанибек сосредоточенно жевал травинку. Сытин разлёгся, закинул руки за голову и закрыл глаза.
— Подремлю немного! Во сне меньше жрать хочется.
Леший развязал котомку и вытащил из неё кусок окровавленного мяса, завёрнутого в тряпицу. Сунул мясо мне под нос.
— Будешь, княже?
Я почесал в затылке. А почему нет-то?
Перекидываемся, Немой!
Урча от удовольствия, я вцепился зубами в жилистую кабанятину. Джанибек поглядел на меня и потянулся к мясу с ножом. Я его едва за руку не цапнул!
Дружинник отрезал несколько тонких полосок сырого мяса и принялся с удовольствием жевать.
— У нас в степи дров мало, — объяснил он.
Сытин приоткрыл один глаз и поглядел на нас.
— Живоглоты! — подытожил он и снова улёгся на траву.
Через полчаса у ворот поднялась суматоха. Сквозь кусты мы видели, как забегали стражники, а лучники на стене встали навытяжку. Тяжёлые створки ворот открылись.
— Пора! — решил Сытин. — Шатило!
— Чего? — отозвался леший.
— А давай-ка мы тебя свяжем! — неожиданно сказал Сытин.
— С какого хера? — оторопел Шатило.
— Для маскировки. Вроде как мы тебя поймали, и в тюрьму везём.
Леший недоверчиво поглядел на Сытина, но протянул длинные руки. Сытин ловко перехватил их в запястьях кожаным ремнём.
— Порядок!
Проходя через ворота, мы увидели дивную картину. Никита Ильич выстроил стражников и неторопливо прохаживался вдоль строя, распекая их за разгильдяйство. За ним, отставая на пару шагов, молча ходил палач Степан. На его покатом плече лежал огромный топор с лезвием, наточенным до зеркального блеска.
Стражники испуганно косились на топор и отводили глаза в сторону.
— Спасибо, Никита Ильич! — сказал Сытин начальнику темницы.
— Сочтёмся, Василий Михалыч! — лукаво улыбнулся тот и повернулся ко мне:
— Немой! Заехал бы как-нибудь в темницу. Посоветоваться надо!
Сытин изумлённо уставился на Никиту Ильича.
— Что там у тебя случилось, если тебе Немой в советчики нужен?
Но Никита Ильич только махнул рукой.
— Тебе это неинтересно, Василий Михалыч!
— Охренеть! — покрутил головой Сытин.
— Обязательно заеду! — пообещал я. — Завтра же!
Мы оставили Никиту Ильича дальше заниматься стражниками, а сами отправились домой к Сытину.
***
Во дворе дома собралась целая приветственная делегация.
Дружинники столпились возле ворот, держа ладони на рукоятях сабель. Шейлуньский золотарь чутко обнюхивал въезжающих. Особое внимание он уделил лешему и Настасье.
Прадед лично принимал поводья коней. Настасья удивлённо покосилась на ворчащую пустоту, из которой доносилось:
— Всё шляются... коней заездили совсем, а толку-то? Не сидится дома!
— Дед Миша, мы тоже рады тебя видеть! — насмешливо отозвался Сытин.
Из дверей дымящей бани выглянул банник Берёза и торжественно объявил:
— Баня готова!
Я спрыгнул с коня и бросился к крыльцу, на котором стояли Глашка с Михеем.
— Ну, как ты, Глаш?
Глашка попыталась улыбнуться, но уголок губ задрожал. Она всхлипнула и уткнулась лицом в мою грудь.
— Теперь хорошо!
Ещё раз всхлипнула, потом подняла лицо и решительно вытерла кулаками покрасневшие глаза.
— Идём в дом! Мыш уже час вас ждёт!
Стол в доме Сытина ломился от еды. Посреди стола сидел грустный Мыш.
— Ну, где вы болтаетесь? — с упрёком спросил он, увидев нас. — Я ждать устал.
— А как ты понял, что мы сегодня приедем? — удивился я. — Или решил сидеть в засаде, пока не появимся?
— Это длинная история, — махнул лапой Мыш.
— Узнал что-нибудь? — поинтересовался Сытин, отодвигая стул и усаживаясь на своё любимое место возле двери в кухню.
— Больше, чем хотелось бы, — грустно вздохнул Мыш.
— Ну, давай, рассказывай! — нетерпеливо сказал Сытин, пододвигая к себе блюдо с жареным мясом.
— Михалыч! — возмутился я.
— Отвяжись, Немой! — отмахнулся Сытин. — Ты уже сырой кабанятины нажрался! Вон, блинами заешь! Мыш, рассказывай! Не тяни Немого за причиндалы!
***
Как только мы уехали, Мыш отправился в дом купца Фильки Косого, который занимало литовское посольство.
По пути он миновал многочисленные, нелепо поставленные мышеловки и старого кота. При появлении Мыша кот приоткрыл один глаз, зевнул, потянулся и упал со стула. Да так и остался спать на полу.
— И тут, Немой, я