Читать интересную книгу Смерть в рассрочку - Борис Сопельняк

— Посол Великобритании Арчибалд Кларк Керр, — докладывает секретарь. — По его просьбе.

— Просите, — кивает Молотов и встает из-за стола.

Посол Великобритании и нарком иностранных дел СССР обмениваются любезностями, справляются о здоровье друг друга, а потом Керр переходит на официальный тон.

— Выполняя поручение министра иностранных дел Великобритании господина Идена, я обращаюсь к вам со следующим письмом:

«Многоуважаемый господин Молотов. Как я узнал из Лондона, Главный англо-американский Объединенный штаб располагает сведениями, показывающими, что значительные силы русских вынуждены вместе с немецкой армией сражаться на Западном фронте. Верховное командование экспедиционными войсками союзников считает, что следовало бы сделать заявление с обещанием амнистии этим русским или справедливого к ним отношения при условии, что они при первой возможности сдадутся союзным войскам. Это обещание не должно распространяться на тех, кто по доброй воле совершил акт предательства, а также на добровольцев, сотрудничающих с войсками СС. Амнистию следует обещать только тем советским гражданам, которые действовали по принуждению. Сила такого заявления заключается в том, что оно побудило бы русских дезертировать из немецкой армии. В результате немцы стали бы с большим недоверием относиться ко всякого рода сотрудничеству с русскими».

Арчибалд Керр захлопнул папку, коротко поклонился и передал ее Молотову.

— Нам кажется, — добавил посол, — что такого рода заявление имело бы наибольший эффект, если бы оно исходило от маршала Сталина.

По мере чтения письма гостеприимно-мягкий Молотов все больше подбирался, напрягался, а когда речь зашла о Сталине, стекла его пенсне сверкнули таким холодом, что посол внутренне содрогнулся.

— Мы подумаем, — бесстрастно кивнул Молотов, брезгливо кладя папку на стол. — И ответим… Желаю здравствовать.

МОСКВА. Кремль. Кабинет И. В. Сталина. 29 мая 1944 г.

— Значит, англичане утверждают, что на Западном фронте значительные силы русских сражаются на стороне немецкой армии, — раскуривая трубку, продолжает Сталин давно начатый разговор. — Спрашивается, что это за значительные силы? И самое главное, против кого сражаются? Может быть, мы прозевали открытие второго фронта? Нехорошо, товарищ Молотов, очень нехорошо, — лукаво прищурился он. — Я-то думал, что у нас толковый нарком иностранных дел, а он, оказывается, ничего не знает об активных действиях англо-американских войск в Европе и об их сражениях не только с немцами, но еще и с какими-то русскими.

— Виноват, — подыграл ему Молотов. — Недоглядел. То ли десант настолько мал, что немцы его не заметили, то ли до Нормандии он вообще не доплыл.

— Три года! — назидательно поднял трубку Сталин. — Три года говорильни, объяснений, посланий — и ни одного солдата на обещанном втором фронте. Сколько жизней, сколько русских людей можно было бы спасти, отвлеки союзники хотя бы малую толику немецких сил с Восточного фронта! Да и сейчас против нас сто семьдесят девять дивизий, а там, на Западе, в три раза меньше. И что это за значительные силы русских? Значительные — это сколько? Батальон, полк, дивизия?

Пройдясь по кабинету, Сталин остановился напротив Молотова.

— Русские. Что это за русские? «Власовцы»? О них беспокоятся союзники?

— О них, — кивнул Молотов. — В основном о них.

— О них пусть не беспокоятся. Отношение народа к этим… мерзавцам известно. Их ждет суд. Думаю, что гнев народа выльется в справедливый и суровый приговор. Но вы сказали «в основном». Значит, есть кто-то кроме них? Кого еще смогли завербовать эти отщепенцы?

— Там есть простая рабочая сила. Из концлагерей берут самых сильных, дают дополнительный паек и заставляют укреплять Атлантический вал. Кое-кого направляют и на заводы. Есть сведения, что немцы активно ищут квалифицированных рабочих, инженеров и даже ученых.

— Да? — вскинул бровь Сталин. — Хороший признак. Очень хороший признак! Это значит, что Гитлер выдохся. Все, резервов нет! Раз с заводов снимают рабочих и даже инженеров и направляют их на фронт, значит, он окончательно выдохся. Мы этого не делали даже в сорок первом. Англичанам же ответьте, что Советское правительство не видит особой причины делать рекомендованное ими заявление. Рановато. Пусть сперва переплывут Ла-Манш. А там посмотрим…

МОСКВА. Кабинет В. М. Молотова. 31 мая 1944 г.

— Чрезвычайному и Полномочному послу Великобритании в СССР господину Арчибалду Кларку Керру, — диктует Молотов стенографисту. — Согласно информации, которой располагает советское руководство, число подобных лиц в немецких вооруженных силах крайне незначительно и специальное обращение к ним не имело бы политического смысла. Руководствуясь этим, Советское правительство не видит особой причины делать рекомендованное в Вашем письме заявление ни от имени И. В. Сталина, ни от имени Советского правительства.

II

ГЕРМАНИЯ. Южная Бавария. Концентрационный лагерь Дахау. 1 июня 1944 г.

Этот концлагерь, созданный в 1933 году, вначале предназначался для коммунистов, социал-демократов и других политических противников гитлеровского режима. Но с началом Второй мировой войны сюда пошли эшелоны с военнопленными и участниками Сопротивления. Через Дахау прошло 250 тысяч узников; 70 тысяч из них погибли — одни от непосильного труда, другие расстреляны, третьи стали жертвами варварских экспериментов, которые проводили медики в эсэсовской форме. Среди погибших — 12 тысяч наших соотечественников.

Раннее утро. По территории лагеря шествует свита эсэсовских бонз во главе с Гиммлером.

Комендант лагеря штурмбанфюрер СС Лемке, следуя на шаг сзади Гиммлера, пытается привлечь его внимание, но Гиммлер, не замечая его, думает о чем-то своем. У здания комендатуры он неожиданно останавливается и резко оборачивается к свите.

— Так вот, — шелестяще тихо начал он, — Дахау создавался как «красный» лагерь, и здесь должны были перевоспитываться, а в случае нежелания стать на путь исправления, то и уничтожаться политические противники рейха. С этой задачей администрация лагеря пока что справляется.

При словах «пока что» коменданта лагеря бросило в пот, а его подчиненные смертельно побледнели. Гиммлер заметил эту реакцию, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на презрение.

— Я знаю, — на более высокой ноте продолжал он, — что печи крематория дымят круглые сутки, что иного выхода отсюда, кроме как через эту трубу, у заключенных нет, но… превращать врага в пепел — слишком легкое и слишком расточительное занятие! — неожиданно грозно взглянул он на коменданта. — Сейчас, когда немцы с оружием в руках делают все возможное и невозможное, чтобы приблизить долгожданную победу, заключенных надо не уничтожать — это просто не по-хозяйски, — неожиданно улыбнулся он, — а заставлять работать на благо Великой Германии.

Комендант открыл было рот, но Гиммлер протестующе поднял руку.

— Знаю. Все знаю. Вы хотите сказать, что они мостят дороги, разбирают завалы, копают ямы и делают вид, что приносят пользу приютившей их стране, перетаскивая железяки на оборонных заводах. Блеф! И ложь! Гнусная ложь! — сорвался он на фальцет. — Пользы от них на пфенниг, а содержание обходится в сотни марок! Теперь этому пришел конец! Заключенный должен заменить немца у станка, на сборочном конвейере и даже у чертежной доски. Лемке! — ткнул Гиммлер пальцем в грудь коменданта лагеря. — Сколько у вас инженеров?

Лемке судорожно сглотнул воздух.

— А токарей? Фрезеровщиков? Инструментальщиков? Сталеваров?

Лемке опустил голову и полез за блокнотом.

— А-а! — брезгливо отмахнулся Гиммлер. — Знаю я вашу бухгалтерию: десять процентов коммунистов, двадцать — социал-демократов, двадцать семь — евреев… Неделю, целую неделю даю вам на то, чтобы выявить людей, которые смогли бы работать на заводах, в конструкторских бюро и даже в университетах! Создать им приличные условия, откормить и направить на новое место работы. Остальных — на волю, — взмахнул он рукой и, полюбовавшись недоуменными лицами свиты, жестко закончил: — Через трубу!

Гудит мартен, расплавленный металл разливается по формам. А вокруг — люди в полосатых робах.

Из-под резца вьется стружка. А за станком — человек в полосатой робе.

Сборочный конвейер авиационного завода. А на стапелях — полосатые робы.

На швейной фабрике упаковывают кипы шинелей, мундиров и брюк. А за швейными машинками — женщины в полосатых робах.

Но Лемке в панике. Он мечется по кабинету и орет на вытянувшихся во фрунт подчиненных.

— Рейхсфюрер недоволен! — потрясает он депешей. — Наши люди ленивы. Квалификация — ни к черту! Или они валяют дурака, или как представители низшей расы, действительно, ни черта не умеют?! Умеют! — неожиданно поправил он себя. — Летают же их самолеты и стреляют их пушки. Значит, саботаж? Саботаж?! Здесь, в сердце Германии?! Нет, этого мы не допустим! Всех на волю, всех в трубу! — Побегав по кабинету и чуточку успокоившись, Лемке рухнул в кресло и глубокомысленно продолжал: — Вот о чем я подумал: не ловчат ли коммунисты и прочая дрянь при комплектовании рабочих команд? Не подсовывают ли они заведомую бестолочь? Ведь если человек держал в руках молоток, это сразу будет видно, как только он возьмет этот самый молоток. Да, рейхсфюрер, как всегда, прав: мы должны работать тоньше. Хаусман, — обратился он к интеллигентного вида эсэсовцу, — что скажете вы? Что может предложить начальник политического отдела? — с едва заметной неприязнью спросил он.