Читать интересную книгу Дипломатия Франклина Рузвельта - Анатолий Уткин

Стимсон и Маршалл полагали, что поведение Рузвельта в данном случае безответственно ("он говорит с фривольностью и с тем отсутствием ответственности, которое свойственно лишь детям"). Между Рузвельтом и американскими военными обозначился серьезный раскол. Маршалл и Кинг в июле 1942 года объявили планируемую высадку в Северной Африке недостаточной компенсацией отказа от "второго фронта". Именно для того, чтобы выйти из тупика и предотвратить создание мощной оппозиции своим планам, Рузвельт послал Маршалла, Кинга и Гопкинса в Англию для согласования рабочих планов с англичанами. Там, полагал президент, талант Черчилля и массированная мозговая атака английских военных авторитетов ослабит их особую позицию. Перед отъездом, во время нескольких встреч 15 июля 1942 года, Рузвельт дал им понять, что союз с англичанами абсолютно существен и доводить дело до угрозы разрыва не стоит. Позицию "забрать игрушки и уйти" он осудил. Он твердо пообещал военным высадку во Франции в 1943 году, и кроме того, "чрезвычайно важно, чтобы американские войска вступили в бой уже в 1942 году" (имелась в виду Северная Африка). Все это остудило генералов и адмиралов.

Инструкции Стимсону, Гопкинсу и Кингу содержали двусмысленность. Отправляющейся в Лондон группе было дано указание отстаивать идею высадки во Франции в текущем году, но если такое развитие событий "окажется окончательно и определенно выходящим за рамки общей картины", следовало определить другое место приложения американских сил в 1942 году.

Как и можно было предвидеть, американская делегация встретила противодействие англичан и, не имея за спиной безусловной и непоколебимой решимости президента отстаивать именно европейский вариант, была вынуждена пойти на паллиатив. В качестве такового все чаще стала рассматриваться высадка союзных войск в Северной Африке. Получив от Гопкинса сигнал, что англичане не прочь подождать и с Северной Африкой, Рузвельт, наконец, "показал когти"; он потребовал, чтобы работа по выработке планов началась немедленно, а сама высадка состоялась не позднее 20 октября 1942 года.

Идея высадки в Северной Африке была, по существу, предрешена. Только здесь американские солдаты могли в данное время вступить в противоборство с немцами. Посылая высших военачальников в Лондон, Рузвельт, помимо прочего, совершал своего рода "революцию" в военной дипломатии: американцы еще могли идти на уступки британской внешнеполитической стратегии, но отныне и далее они ясно показывали, что английские военные и политические возможности несопоставимы с американскими, и отныне (сделав последние уступки) Вашингтон будет определять ход мировой битвы. Рузвельт изложил это Черчиллю в мягкой форме. В письме от 27 июля 1942 года он пишет:

"Я не могу не выразить того мнения, что прошедшая неделя представляла собой поворотный пункт всей войны, и теперь мы вступаем на наш путь плечом к плечу".

Согласием на изменение стратегического приоритета он зарабатывал очки в отношениях с англичанами, но терял их в общей европейской политике. Рузвельт был волен более активно помочь СССР в период Сталинграда. Рузвельт мог принять более деятельное участие в освобождении западноевропейских и восточноевропейских народов. Президент не сделал этого в 1942 году, порождая для себя проблемы 1945 года.

Не открыв фронта на европейском Западе, союзники нарушили свое слово в критический для СССР момент. Немецкие войска захватили Севастополь, вошли в Ростов, они стояли у порога Кавказа и на подступах к Сталинграду. Несколько месяцев назад Рузвельт резко сократил военные поставки Советскому Союзу, объясняя это подготовкой к высадке в Европе, потребностями открытия второго фронта. Одновременно англичане перестали посылать конвой в Мурманск. Большие потери, писал Черчилль, "ставят под угрозу наше господство над Атлантикой". Именно тогда, в конце июля 1942 года, Сталин в ярости ответил Черчиллю, что войны без потерь не ведутся, что Советский Союз несет неизмеримо большие потери. "Я должен еще раз подчеркнуть, - писал Сталин, что Советское правительство не может терпимо отнестись к переносу открытия второго фронта в Европе на 1943 год".

Нельзя сказать, что Рузвельт не осознавал, какой ущерб наносит новое англо-американское решение союзнической солидарности. Он говорил Черчиллю о том, в какой "сложной и опасной ситуации оказался Сталин. Я думаю, мы должны попытаться поставить себя на его место. Мы не можем ожидать ни от кого, чья страна отражает вторжение, некоего общемирового воззрения на войну".

Благодарный президенту Черчилль, которого в это дни более всего заботила охрана ближневосточных позиций, вызвался изложить новую точку зрения западных союзников Сталину. Он вылетел в Москву из Кипра 10 августа 1942 года.

Вместе с Черчиллем в этот, пожалуй, наиболее критический период войны в Москву прибыл человек, которого Рузвельт решил сделать главным связным между собой и советским руководством - новый посол Аверелл Гарриман. В своих мемуарах Гарриман свидетельствует, каким шоком для советского руководства была измена союзниками данному ими слову.

Сталин вручил Черчиллю и Гарриману памятную записку, в которой говорилось, что решение открыть второй фронт было окончательно подтверждено во время визита Молотова в Вашингтон, что советское командование осуществляло планирование операций летом и осенью 1942 года исходя из того, что на западе континента будет открыт спасительный второй фронт. Америка и Англия нанесли удар по своему главному союзнику, полностью поглощенному невероятным напряжением войны в решающий момент. Будет ли у Запада моральное право становиться в судейскую позу тремя годами позже? Лишь признавая, что разрыв ослабил бы общие усилия, Сталин после горьких упреков приступил к рассмотрению планов союзнической высадки в Северной Африке. Американцы и англичане пообещали интенсифицировать бомбовые налеты на Германию.

И как часть "извинения", и как выражение стратегических союзнических планов, президент Рузвельт послал в эти дни телеграмму Сталину: "Мы должны выставить наши силы и нашу мощь против Гитлера в ближайший возможный момент". Трудно представить себе, как подействовали бы на самого Рузвельта подобные утешения, будь американские войска задействованы в битве, подобной сталинградской, и во время бесед с коалиционным партнером он получал бы такие же обескураживающие известия, как и Сталин из Сталинграда в августе 1942 года. Рузвельт должен был понимать, что измена слову в критическое время отражается на доверии к партнеру сейчас и в дальнейшем. Действия в роковой момент бросали тень на будущее.

Нет сомнений, что летом 1942 года президент Рузвельт много думал об исторической перспективе. Он очень ограничил круг тех, с кем откровенно обсуждал проблемы будущего. Наиболее доверенное лицо тех лет - Гарри Гопкинс писал в июне 1942 года: "Мы попросту не можем организовать мир вдвоем с англичанами, не включая русских как полноправных партнеров. Если ситуация позволит, я бы включил в это число и китайцев".

В этих нескольких фразах основа стратегического замысла Рузвельта. В мире будущего не обойтись без СССР, эта страна будет играть слишком большую роль, чтобы игнорировать ее на мировой арене. Меньшее, чем на равный статус, русские не согласятся. Важно сделать так, чтобы США имели достаточное сдерживающее СССР и позволяющее преобладать в мире влияние. Его можно достичь за счет двух факторов: поддержки клонящейся к дезинтеграции Британской империи и опоры в Азии на Китай как противовес Советскому Союзу.

Рузвельт практически никогда не давал окончательную словесную картину желаемого будущего. Но все его стратегическое планирование 1942 - 1945 годов шло согласно этой схеме. И уже в 1942 году Рузвельт понимает, что русские едва ли будут чувствовать справедливость и равенство в отношениях с США, если именно на их долю падет основное бремя мировой войны.

Что касается Индии, то Рузвельт ощущал необходимость разрешения этой проблемы, но избегал (в частности, это видно из его письма, направленного Чан Кайши в июле 1942 года) оказывать давление на Лондон с целью предоставления Индии независимости. В его мире будущего не было Индии как мировой державы. Специалисты по Индии предупреждали Рузвельта, что Махатма Ганди уже обвиняет Америку в пособничестве британскому империализму. "Эта тенденция, - писал Ганди, - ставит под вопрос ваше моральное лидерство в Азии и, следовательно, способность Америки осуществлять свое влияние в деле приемлемого и справедливого урегулирования в послевоенной Азии".

После ареста англичанами в августе 1942 года Ганди и других лидеров Индийского национального конгресса Чан Кайши, который стремился опереться на Индию, чтобы поднять вес Китая в Азии, послал Рузвельту телеграмму с просьбой повлиять на действия англичан. В ответ президент США заявил, что ни он, ни Чан Кайши не имеют права навязывать свою точку зрения англичанам. Он объяснял эту позицию необходимостью сконцентрировать все силы для борьбы против азиатского агрессора - Японии.