Читать интересную книгу Дипломатия Франклина Рузвельта - Анатолий Уткин

Именно тогда Рузвельт поставил задачу "десант через Ла-Манш и создание второго фронта" главной в своей военной стратегии. Генри Стимсон записал в дневнике, что решение Рузвельта сделает 1 апреля 1942 года "приметной вехой войны".

Президент считал необходимым уведомить англичан. В тот же день он решил послать в Лондон Гопкинса и Маршалла. Президент писал премьер-министру: "То, что Гарри и Джордж Маршалл скажут вам, отражает мое глубокое убеждение. Необходимо создание фронта, который ослабил бы напряжение, оказываемое на русских. Наши народы достаточно мудры, чтобы видеть, что русские сегодня убивают больше немцев и уничтожают больше их материальных ресурсов, чем наши страны взятые вместе.

Даже если полный успех невозможен, эта цель должна быть главной".

Черчилль, известный прямотой своих суждений, на этот раз предпочел не спорить с президентом. Более того, он одобрил его идею, о чем Гопкинс и Маршалл уведомили Рузвельта. Но мы знаем сейчас, что, давая принципиальное согласие, английский премьер имел перед собой совсем другую шкалу военных приоритетов и его стратегическое видение значительно отличалось от концепции Рузвельта. Он стремился к успеху на европейской периферии, выступал за относительно небольшие операции, предполагал полностью задействовать силы Советской Армии, чтобы самим вмешаться в события на этапе резкого ослабления немцев. Когда американские посланцы докладывали в Вашингтон о согласии Черчилля с их планом, премьер-министр думал о том, как предотвратить отход от Британской империи четырехсотмиллионной Индии, как уберечь путь в Индию через Ближний Восток, как сохранить жизнеспособность империи. В Европе же, считал Лондон, достаточно будет обеспечить десант и сопутствующие операции в Северной Норвегии. Сепаратная стратегия англичан была вне поля зрения Рузвельта. Он заручился формальным согласием Черчилля по идее второго фронта и считал этот участок своих союзнических усилий освоенным. Следующим этапом его инициативы было нахождение понимания с Советским Союзом. Рузвельт пишет письмо Сталину, в котором выражает сожаление, что огромные расстояния мешают им встретиться. Если в следующем году такая встреча будет возможной, то хорошим местом для нее была бы Аляска. Но суровая реальность не позволяет откладывать согласование стратегических целей. Необходим посредник, который пользовался бы доверием главы советского правительства. Рузвельт предложил Сталину послать В. М. Молотова для обсуждения "очень важного военного предложения, предполагающего использование наших вооруженных сил с целью помощи критически важному западному (советско-германскому. - А. У.) фронту". Советский ответ последовал через неделю: Молотов прибудет в Вашингтон "для обмена мнениями" по организации второго фронта в Европе в ближайшем будущем.

У Рузвельта было неистребимое убеждение, что любые противоречия нужно и можно разрешить в непосредственном общении, во встрече с глазу на глаз. Он делился соображениями по этому поводу с Черчиллем: "Позвольте мне быть грубо откровенным, я думаю, что смогу договориться со Сталиным на персональной основе лучше, чем ваш Форин оффис и мой государственный департамент. Сталин ненавидит манеры всех ваших высших чиновников. Он думает, что я вызываю большую симпатию, и я надеюсь, что он будет продолжать думать таким образом".

Положение на советско-германском фронте в мае 1942 года обнаруживало признаки того, что начинается летнее немецкое наступление. Министр иностранных дел СССР В. М. Молотов прибыл в Лондон, чтобы заключить договор, признающий предвоенные границы СССР, но военная обстановка стала изменяться ощутимым образом, и советская сторона проявила гибкость предложила как минимум заключение совместного трехстороннего договора о взаимной безопасности между СССР, США и Англией сроком на двадцать лет (не упоминая в нем о границах). Сталин телеграфировал Черчиллю: "Я уверен, что данный договор будет иметь величайшее значение для укрепления дружественных отношений между нашими двумя странами и Соединенными Штатами".

Это был хороший момент для сплочения, которое гарантировала бы мирное послевоенное развитие.

Для СССР в данной ситуации речь шла о выживании, и, безусловно, важнейшим было добиться от союзников открытия второго фронта в 1942 году. Благодарность за такую помощь стала бы бесценным основанием для послевоенного сотрудничества. Но западные державы в этот критический час отнюдь не обнадежили своего вставшего на грань национальной катастрофы союзника. "Грязная работа" пала на Черчилля. Он указал Молотову, что у англо-американцев нет достаточного количества десантных судов. Молотов прямо заявил о возможности поражения. Но и тогда Черчилль не снял своих возражений против открытия второго фронта в 1942 году.

Молотов прибыл в Вашингтон 29 мая 1942 года далеко не в лучшем настроении. Советские войска терпели поражение под Харьковом и в Крыму. В Лондоне Молотов ощутил внутреннее нежелание Черчилля приступить к решающим операциям на континенте в текущем году.

Советская сторона не могла не испытывать неудовлетворения по поводу затяжек в американских военных поставках. Столь нужный и ценимый Рузвельтом персональный контакт установить оказалось непросто. Первая встреча, на которой присутствовали посол Литвинов, госсекретарь Хэлл, Гопкинс и два переводчика, была далекой от сердечности. Языковой барьер, усугубляемый паузами перевода, ослабил главный элемент "шарма" президента - его речь. Видимо, и линия разговора, избранная Рузвельтом, не была оптимальной. Рузвельт начал с идеи выработки советско-германской договоренности по поводу обращения с военнопленными обеих сторон. Учитывая тогдашнее официальное отношение советского руководства к попавшим в плен офицерам и солдатам как к предателям, это была едва ли удачная тема беседы. Молотов абсолютно исключил для своего правительства официальные переговоры с Берлином по вопросу о военнопленных. Рузвельту осталось только присоединиться к мнению Молотова - он упомянул об американских солдатах в японском плену, умирающих от голода, поскольку японский рацион абсолютно недостаточен для белого человека. Разговор шел о побочных вопросах, не приближаясь к стратегическим проблемам, и, боясь дурного старта, Гопкинс предложил прервать встречу ради отдыха советского комиссара внешних сношений.

Вечером Рузвельт мобилизовал свои силы. Он широкими мазками нарисовал картину послевоенного мира, в котором произойдет всеобщее разоружение, Германия и Япония окажутся под эффективным контролем. Мир будет обеспечен минимум на двадцать пять лет, и уж по крайней мере на время жизни поколения Рузвельта - Сталина - Черчилля. После войны возможность возникновения нового агрессора будет пресекаться совместными действиями США, Советского Союза, Англии и, вероятно, Китая, чье вместе взятое население превысит миллиард человек. Беспомощную Лигу Наций заменит организация, во главе которой встанут четыре указанных "полицейских". Рузвельт развивал также тему распада колониальной системы. Прежние колонии будут взяты под международную опеку, а затем, подготовившись к самоуправлению, получат независимость.

Атмосфера советско-американских переговоров несколько потеплела.

Утром следующего дня Рузвельт постарался развить успех. По его просьбе генерал Маршалл и адмирал Кинг выразили готовность дать американскую оценку мировой войны, но перед этим президент хотел узнать советскую точку зрения. То, что услышали американцы, свидетельствовало о том, что Молотов не намерен питать иллюзий. Он дал жесткую и реалистическую оценку положения на советско-германском фронте. По его мнению, предстоящим летом Германия могла здесь бросить в бой столько сил, что возможность поражения Советской Армии исключить нельзя. Стратегическое положение Германии укрепилось за счет захвата Украины, являющейся житницей и источником сырьевых материалов. На Кавказе немцы могут захватить месторождения нефти. Надежда для советской стороны заключалась в том, что американцы и англичане создадут второй фронт и отвлекут в 1942 году примерно сорок немецких дивизий. В этом случае СССР смог бы или нанести Германии в 1942 году поражение, или сместить общий баланс таким образом, чтобы открылась такая перспектива. Основные усилия следовало приложить именно в 1942 году, потому что к 1943 году Германия сумела бы извлечь выгоды из своего господства в большей части Европы, и задача СССР усложнилась бы многократно.

Молотов повернулся прямо к президенту, желая знать, какова позиция США в отношении открытия второго фронта.

Вопрос не застал Рузвельта врасплох, президент думал над ним все предшествующие дни. Но он предпочел, чтобы Молотов услышал ответ от менее софистичных политически, более прямолинейных военных. Полагает ли генерал Маршалл, что президент США может пообещать советскому руководству открытие второго фронта в текущем году? Начальник штаба американской армии ответил утвердительно. Тогда без оговорок президент США попросил передать главе советского правительства, что можно ожидать открытия второго фронта "в данном году". Это было серьезное обещание, данное в самой серьезной обстановке, и никакие дополнительные комментарии генерала Маршалла и адмирала Кинга о сложности концентрации войск не могли наложить тень на безусловно данное обещание. Тонус советско-американских переговоров повысился.