Читать интересную книгу Рожден быть опасным - Дмитрий Самохин

Из-за деревьев блеснули остроконечные шпили костела. Костел больше напоминал распухшую от обжорства лягушку, обвешанную игрушками, точно новогодняя елка.

— Вот и пришли. Я к себе. Свободное время. А тебе удачи, — пожелал Орлов. Развернулся и чинно удалился.

Я остался стоять перед зданием, где, судя по определению, пребывал Бог.

Странная ситуация: человечество прорвалось к звездам, стало осваивать новые планеты, а продолжало придерживаться религиозных традиций, которые устарели еще триста лет тому назад. Казалось бы, давно стоило упразднить церковь, как лишнее звено между человеком и Богом, но люди цеплялись за религию, точно ребенок двух лет за соску перед сном, и никак не могли отпустить ее. Теологами Земли уже давно была доказана подлинность Евангелия от Фомы, найденного в начале второй половины двадцатого века. В этом «Евангелии» словами Иисуса говорилось, что церковь не нужна, чтобы приблизиться к Богу. И, казалось, если ты верующий человек, то прими ненужность церкви. Отвергни монополию церковников на доступ к Богу. Но нет. Словно бы, если все верующие отвергнут церковь, и сама вера исчезнет. Кстати, именно такой версии и придерживались христиане Земли и земных колоний согласно последнему глобальному соцопросу.

И вновь я задался вопросом, который прозвучал во мне, словно гром зимой: «Откуда я все это знаю?»

Но ответа не было.

Исполняющий обязанности капеллана Дубов оказался высоким седовласым мужчиной лет пятидесяти. Он промучил меня, таская по костелу часа два с половиной, показывая каждый закоулок и разъясняя мои обязанности. Слава богу, что ныне половина католических обрядов упразднена, а другая половина упрощена. И на должность полковых капелланов стали набирать не священников, а любых гражданских, которые прошли двухмесячные курсы подготовки. Священники отказались поддерживать армию, воюющую на других планетах. На сладкое и.о. Дубов оставил мне учебный курс «Религиозных основ для местных жителей». Когда же в костел запрыгнул глоттт, которого Дубов радостно приветствовал, я был готов разорвать контракт с армией. Что за извращение — обращать в христианство существо, которое и понять не может, что такое распятие.

Выпроводив и.о. Дубова из костела, я прошел в служебную комнату. Спать мне надлежало, не отходя от места службы. И я завалился на кровать. Я мог бы проспать сейчас вечность.

Глава седьмая

Религии подобны светлячкам: для того, чтобы светить, им нужна темнота.

А. Шопенгауэр

Мне, как всегда, повезло. Ну, надо же было такому случиться, чтоб на мою первую исповедь по другую сторону барьера встал не человек, а глоттт с биопереводчиком, подвешенным под горло, — комок серой слизи. А глаза глоттта привораживали. Он беспрестанно моргал, но выглядело это совсем не так, как у человека. В нормальном положении его глазницы затянуты красной кожей век, подернутой набухшими сосудами, точно решеткой. Когда глоттт моргает, глаза просачиваются сквозь веки, взирают на мир и утягиваются назад.

Он зашел ко мне ранним утром. Я только проснулся, поспешно облачился в форму — прямо на голое тело, прошлепал вниз к дверям, и, едва их открыл и сделал два шага в сторону алтаря, глоттт впрыгнул в храм и дважды нервно моргнул. Отнюдь не бесшумно, а с таким звуком, словно лопнули маленькие воздушные шары.

Сквозь приотворенные двери струился яркий утренний свет светил-близнецов. А мне вовсе не хотелось развлекать прихожанина, тем более такого. С превеликим удовольствием я проводил бы чудище, сидящее передо мной, пинками за дверь. Но роль, которую я взял на себя, и извечная миссионерская деятельность христианской церкви не позволяли мне выдать свои чувства.

Единственным человеком, которого я с превеликой радостью принял бы сейчас, была Рената. Да еще, конечно, Марк, но он всегда идет вне конкуренции.

Проводив глоттта к кабинке, название которой я так и не запомнил, хоть и.о. Дубов повторил его раза четыре во время вчерашней экскурсии, я перекрестился и шагнул в соседнюю дверцу, будто взошел на эшафот. В этой кабинке мне надлежало исповедовать полуразумное кенгуру, и я запаниковал. Мне было не по себе. Я не испытывал таких чувств, когда проникал в здание Всемирной Библиотеки. И даже когда шел плечом к плечу с Марком через болота, стремясь к резиденции Гоевина, чтобы убить его, я не волновался так, как сейчас.

Теперь нас разделяла черная декоративная полупрозрачная решетка.

Стоило мне опуститься на жесткую скамейку и отдернуть шторку, которая прикрывала решетку-разделитель с моей половины, как до меня донеслось визгливое кваканье, напоминавшее вопли подростка, возбужденного видом голой самки. Я очень сомневался, что гермафродитный глоттт понял бы мое сравнение, но именно этот образ пришел ко мне первым.

Биопереводчик ретранслировал кваканье в слова:

— Меня величать/кликать Зур-тхан-с сто тридцать девятый. Я делиться/рассказывать/нести слово исповеди тебе кварач святой.

Я понятия не имел, что такое «кварач», но, судя по почтительной интонации переводчика (в кваканье я почтительности разобрать никак не мог), слово относилось ко мне и было насыщено положительными эмоциями.

Биопереводчик подтвердил мои догадки: будто толковый словарь кенгуроидной расы, он выдал мне справочную статью.

— Кварач — у гермафродитов глотттов означает мать и отца в едином лице.

Спасибо, Зур-тхан-с, не помню твой номер, удружил…

— Также кварач используется как обращение к лицам, носящим духовный сан, — добавил биопереводчик.

— Я слушаю тебя, сын мой, — елейным голосом произнес я.

Да чтоб я разложился на атомы, если у меня будет такой сын!..

— Кварач, я хотеть/мечтать/просить исповеди. Я очень жаждать/трепетать это таинство. Но меня гнетут/тревожат/страшат сомнения.

Кваканье улеглось, словно глоттт засомневался в здравости своего рассудка.

— Поделись со мной сомнениями, сын мой, — вкрадчиво предложил я.

Ну все, прилипло. Теперь добра не жди. Хорош сынуля!..

— Я много думать/мечтать/мыслить, и я напоролся/нашел/открыл мысль, что есть парадокс в самом Писании Святом. Этот парадокс затрагивает/касается/бередит только глотттов. Он ни в коей мере не имеет отношения к людям.

Надо же, эта помесь лягушки и кенгуру не такой уж ребенок, как хочется видеть людям.

— В чем же парадокс? — поинтересовался я, сознательно пропустив выражение «сын мой».

— В Святом Писании говорится/описывается/повествуется о народе Бога — человечестве, но там ни слова не упоминается/рассказывается/эпизодируется о глотттах.

— Так и есть, — подтвердил я, отметив наблюдательность Зур-тхан-с.

— Но вы говорите/проповедуете/завораживаете, что все твари Вселенной суть творение/производство/вдохновение Божье.

Интересно, кто наплел ему такую ахинею?

— Истинно так, — согласился я.

— Как же возможно это, если в Писании Святом о глотттах ни слова?

Любознательный товарищ.

— Лишь Богу ведом весь масштаб творения его, — выдал я перл.

И, похоже, Зур-тхан-с мои объяснения удовлетворили.

— Спасибо, Кварач, слово твое благословенное успокоило/умиротворило меня. Каюсь ныне я, ибо грешен был, когда позволил сомнениям заползти/заструиться/отравить мои помыслы. Каюсь также я, ибо грешен и часто предаюсь гнусным мыслям о строении мироздания без присутствия Бога. Каюсь, что допускаю/предполагаю/предаю возможность отсутствия Бога.

Неужели это и есть все грехи странного существа, которого по прихоти церкви вовлекли в чуждую ему идеологию.

— Я отпускаю грехи твои, сы-ын мой.

Последние два слова дались мне с зубовным скрежетом. Меня всего передернуло, когда я произносил «сын мой», обращаясь к слоноподобному кенгуроиду.

— Я счастлив, Кварач, я вновь чувствовать/видеть/грезить присутствие Бога.

— Скажи, Зур-тхан-с, а много верующих среди твоих соплеменников? — неожиданно для себя поинтересовался я.

— Почему вы спрашивать/интересоваться/не ведать? — насторожился глоттт.

— Я вчера прибыл на службу. Я не успел еще все узнать.

— А где Кварач Дубббоввв?

— Он отбыл домой, на Землю…

— …обетованную.

Биопереводчику удалось передать весь трепет и благоговение, которое вложил глоттт в последнее слово.

— Прочти десять раз «Деве Марии», и грехи твои будут отпущены.

Зур-тхан-с истошно расквакался.

Биопереводчик перекинул его странные вопли в слова.

— Рассыпается в благодарностях.

Хлопнула дверь кабинки. Глоттт покинул исповедальню, а затем и капеллу.

До обеда никаких происшествий не случилось. Я даже успел заскучать. Никакого развития событий. Если остальные дни, которые мне придется провести на Амбере, пройдут так же скучно, как и этот, я ни на дюйм не приближусь к разгадке своей памяти. Утреннюю службу я проводил в кромешном одиночестве. Я вообще не стал бы ничего делать, если бы не оставалась вероятность, что в костел кто-нибудь заглянет. Вот и пришлось пыхтеть по укороченной программе. Как проводить утреннюю, дневную и вечернюю службы, мне в двух словах объяснил и.о. Дубов; я оказался прилежным учеником и лишь дважды ошибся, когда выполнял все пункты самостоятельно.