– Ты прав, наверное, не смогу. Я очень изменилась.
– Не знаю, сохранили ли за тобой место в школе.
Сара изумленно взглянула на кузена. Об этом она даже не думала.
– После твоего исчезновения я написал в школьный совет, что ты… вынуждена задержаться, – объяснил Джеймс.
– Можно назвать это и так.
– Мне ответили, что если ты вернешься к весеннему семестру, они, возможно, сохранят за тобой место.
Сара положила руку кузену на плечо.
– Джеймс, благодарю тебя за все, что ты для меня сделал.
Он похлопал по лежащей у него на плече руке:
– Беа будет рада тебя видеть! Она так тревожилась.
– Джеймс, может, нам лучше не рассказывать ей о свадьбе и о моих отношениях с Халидом? Мне кажется, она этого не поймет, а огорчать ее не хотелось бы.
Джеймс согласно кивнул.
В дверях появился Турхан-ага.
– Карета ждет вас, мисс Сара. Она отвезет вас на железнодорожную станцию. Поезд на Константинополь будет через два часа.
– Спасибо, Турхан.
Они с Джеймсом встали.
– Попрощайтесь за меня с хисларом, – попросила она Турхана.
– Обязательно. – Взяв ее руку, он прижался к ней губами. – Мы все будем по вам скучать, – добавил он. – Много женщин появляется в гареме и исчезает из него, но ни одна не запомнится так, как вы.
Сара улыбнулась ему:
– Какие приятные слова!
Вынув какой-то предмет из нагрудного кармана, Турхан протянул его Саре:
– От Мемтаз.
Это оказалась икона русского святого, искусно вырезанная на дереве и в окладе, украшенном мозаикой из цветного стекла.
– Она сказала – «на счастье», – добавил Турхан.
Сара зажала иконку в ладони.
– Счастье мне очень нужно.
Турхан с поклоном открыл дверь, выходившую на подъездную аллею. Сара быстро осмотрела комнату, надеясь запомнить ее. Она никогда не забудет это место и людей, которых здесь встретила.
– Джеймс, я готова ехать, – сказала наконец Сара, и они вышли вместе за двери.
– Хочешь чашку чая, милочка? – спросила Беатрис. – Я тебе принесу.
– Я же не больна, Беа. Я и сама могу себе налить.
Встав, Сара налила чаю из чайника, стоявшего на сервировочном столике в гостиной Вулкоттов, а потом вернулась в комнату к Беатрис. Прежде она никогда не замечала, насколько неудобна ее собственная одежда: китовый ус корсета врезался в тело, высокий жесткий воротник платья не давал возможности шевелить шеей. Ей сейчас так не хватало свободных одеяний, которые она носила в гареме.
– О чем ты все думаешь, Сара? – спросила Беатрис.
Сара только пожала плечами.
– Забудь о пережитом. Постарайся выбросить это из головы, – добавила Беатрис.
– Я пытаюсь.
Размешивая в чашке сахар, Беатрис тихо сказала:
– Если тебе захочется поговорить со мной, я буду рада тебя выслушать.
– Спасибо.
– Может, ты хочешь побеседовать с нашим пастором? Здесь есть христианская церковь, основанная европейскими поселенцами. Уверена, доктор Хастингс будет рад уделить тебе время.
– Хорошо, я подумаю.
После долгой паузы Беа снова заговорила:
– Милочка, ты кажешься такой грустной. Мне бы хотелось тебе помочь.
– Ты помогаешь уже тем, что рядом со мной, и я могу жить у тебя, пока не куплю билет домой.
– Это было ужасно? – спросила наконец Беа, впервые за весь день посмотрев ей в глаза.
– Нет.
– Но… тебя принуждали?
– Меня не изнасиловали, если ты об этом спрашиваешь.
– Но ты ведь жила в гареме, да?
– Да.
– А разве гарем не для того существует, чтобы поставлять паше любовниц?
– Да, но он меня не принуждал.
– Ты хочешь сказать, он тебя не выбирал?
– Он меня выбрал, но я сама этого хотела.
Ну вот, правда сказана. Беа чуть покраснела.
– О! Понимаю.
– Джеймс тебе мало что рассказал о моей жизни в гареме.
– Да.
– Это я его об этом попросила, но, похоже, тебе хотелось бы узнать. Я готова была выйти замуж за пашу Бурсы в тот момент, когда Джеймсу удалось наконец меня увидеть.
– Выйти за него замуж?! – поразилась Беатрис.
– Да. Но когда я узнала, что мой будущий муж скрыл от меня, что Джеймс пытается меня отыскать, я поняла, что у нас нет будущего.
Беатрис молчала: она не находила слов.
– Понимаю, ты шокирована, Беатрис. Я не хотела тебе ничего рассказывать, повторяю. Но тебе йнтересно, поэтому я предпочла бы, чтобы ты услышала все, как было на самом деле, от меня.
– Ты хочешь к нему вернуться? – спросила наконец Беа.
– Хочу, – мрачно ответила Сара.
– Тогда почему же не возвращаешься? – осведомилась Беа, удивив Сару этим вопросом.
– Я считала, что помогла этому человеку посмотреть на все по-другому, но ошиблась. Я не могу провести жизнь с мужчиной, который считает меня своей собственностью, которую необходимо прятать от других, чтобы ее не отняли.
– Они здесь все такие, – грустно сказала Беа. – Разве ты не поняла?
– Да, наверное, ты права. Он просто так воспитан.
– Но ты его любишь.
– Да, я его люблю, – призналась Сара. – Понимаю, что тебя это шокирует.
– Я не собираюсь тебя осуждать, – решительно проговорила Беа, вставая. – Хоть я никак и не могу привыкнуть к жизни на Востоке, мне не нравится здесь, но не считаю, что все должны соглашаться со мной и думать так же. Пойду посмотрю, как у нас обстоят дела с обедом.
Как только Беатрис вышла из комнаты, чтобы посоветоваться с прислугой, вошел Джеймс и, стянув с шеи галстук, сразу же направился к выставленному на буфете хересу.
– Извини, но у меня дурные вести, – сказал он, наливая в рюмку немного янтарного вина.
– Какие?
– Я только через месяц смогу достать тебе билет до Парижа на Восточный экспресс.
– Почему?
– Двадцать девятого в Париже состоится какое-то собрание, и все места на поезд до конца месяца забронированы. Тебе придется ждать.
Сара молчала.
– Извини, – расстроенно проговорил Джеймс. – Знаю, тебе будет совсем невесело сидеть здесь без дела, вспоминать Дворец Орхидей да слушать жалобы Беа.
– Ничего. Я потерплю. Уверена, что Бостон никуда не денется.
– И к тому же, боюсь, нас ждет плохая погода, – добавил Джеймс. – Поздней осенью здесь обычно все время идут дожди. Тебе придется постоянно сидеть дома.
– Ну что ж, займусь чтением, – беззаботно отозвалась Сара.
Джеймс тяжело опустился в одно из мягких кресел.
– К сожалению, свои каникулы на Востоке ты провела вовсе не так, как планировала.
– Да.
– И хочу сказать тебе, Сара, вот еще что. Я, конечно, сожалею, ведь это была моя «гениальная» идея – отправить тебя работать в гареме. Считаю себя ответственным за все, что с тобой случилось.
– Джеймс, я – взрослая женщина. Я сама принимала решение и сама должна расхлебывать последствия.