✓ Появилась первая Объединенная оппозиционная партия (ООП).
✓ Забастовали водители автобусов в Чеховском районе Московской области.
✓ Между Ленинградом и Москвой установлена видеосвязь, которая осуществляется по обычным телефонным каналам.
✓ Митинги в столицах Прибалтики в годовщину пакта Молотова-Риббентропа.
✓ Раскол в координационном центре Культурно-демократического движения «Эпицентр».
✓ Разогнана демонстрация кришнаитов перед Моссоветом.
✓ Собрание партхозактива Ульяновской области рассмотрело комплексную программу социально-экономического развития области к 125-летию со дня рождения В.И. Ленина.
Тетрадь Данилы
С пятьдесят четвертого мне пришлось работать главным геологом на прииске «Салют». Время не простое – на приисках не хватало разведанных запасов, многие россыпи исковерканы. А нет запасов – нет перспектив. «Салют» несколько раз порывались закрыть, но мы спасали прииск, сами вели разведку, давали запасы. Открыли больше двадцати месторождений на своей территории, и прииск жил. По нынешним временам, конечно, ужасный бардак, но приходилось рисковать. А риск был! Случись что или сообрази кто письмишко подметное настрочить, докатись дело до Москвы, могли и к «стенке». Но мы о плохом не думали – по молодости ли, по дурости, а может, после военных лет и страха уже не осталось.
Потом я познакомился с Клешниным. Он приехал к нам первым секретарем райкома. Заваривалась хорошенькая каша. После конфликта с Китаем в стране не оказалось сурьмы, и на самом верху, аж на съезде, геологам дали задание отыскать свою сурьму. И тут, как по заказу, на нашем ручье Сентачан, неподалеку от Породка, подняли штуф, в котором обнаружили золото с антимонитом. Кто-то подумает, счастливая случайность, но случайности в геологии редки – просто в открытии созрела необходимость.
Остаповский уже работал главным геологом экспедиции, а Рощин уехал начальником партии на Яну – там были хорошие перспективы на золото. Он начал с анализа старых данных, еще довоенных, и тех, что накопились после. Так он определил зоны будущих работ. И это дало результат. В одном из водоразделов его партия обнаружила россыпь. Опробование, правда, показало невысокое содержание, всего два-три грамма на кубометр, зато какие запасы! Рощин оценил их в сотни тонн. Требовалась буровая разведка. Он составил проект, но почти сразу после начала работ уехал в отпуск. Уже без него одна из линий, указанная в проекте, дала промышленное золото. Однако кто-то из местных геологов, замещавших Рощина на время отпуска – не то Жаров, не то Угаров, – приписал все заслуги себе. После такой подлости Рощин из отпуска на Яну уже не поехал, вернулся к нам. А после и всю партию из-за дальности и неудобства управления передали местной экспедиции. Не знаю, как все сложилось, но добычу там пока не начали.
Мы с Рощиным много говорили о странностях человеческой натуры. Как тот, кто делил с тобой тяготы и опасности маршрута, спал в одной палатке, тащил тебя на себе, отдавал тебе последнее, как может тот же самый человек вдруг, когда ему ничего и не грозит, когда не решается вопрос «жить или не жить», просто ради мелочного благополучия или из зависти предать, сподличать? Я не знаю ответа. Кто-то скажет про совесть, но у каждой совести своя незримая черта, до которой она не тревожит человека. И у всех эта черта разная.
Вообще-то вокруг открытия любого крупного месторождения, сулящего награды, плетутся интриги, поднимается мутная вода борьбы за первенство. События отматываются назад, их стараются откорректировать по-новому: о ком-то «забывают», кого-то оттирают, а иного отбрасывают. Так случилось и с Сентачаном.
Но сначала был Клешнин. На наш прииск он приехал с директором Комбината разбираться, почему меня хотят убрать. А причина простая. Все наши запасы, как я уже упоминал, доставались большой кровью и держались на честном слове, вот я и не позволял хищничать.
С Клешниным мы долго беседовали, понравился он мне. Я ему, конечно, – про Унакан. Очень его это заинтересовало, и он говорит: собирай манатки, хватит здесь воевать, возвращайся в экспедицию, там большая работа намечается, а тут и без тебя разберутся, все объекты передают экспедиции – конец самодеятельности. Для прииска труднее стало, но с государственной точки зрения – правильно.
А на Сентачане события развивались споро. Уже в следующем году Матвей Деляров выявил в коренном залегании золото-сурьмянную жилу, к ней подобрались канавами, и открытие, можно сказать, состоялось. Дело оставалось за разведкой. Руководил разведочной партией Ямпольский. Провел работы быстро, всего затри года, и с отличными результатами. Правда, потом началась возня: кто первый, кто второй, третий… кто был на совещании, кто не был, кто давал распоряжение, кто не давал, чья где подпись стоит… Сомнений не вызывал только Деляров. Речь шла о Государственной премии и орденах. Делярову даже прочили Героя. В числе претендентов был и Остаповский. Но главное-то: открыто уникальное месторождение, надо строить рудник, обогатительную фабрику. Комбинат получал очень большие средства.
Когда еще шла разведка, я пошел к Клешнину. Он был в отличном настроении. Я уже знал о его авантюрном характере и предложил ему начать разведку Унакана. Я говорил, что, если мои расчеты подтвердятся, он получит крупное рудное месторождение золота, еще один рудник, который окупит все затраты. Мне показалось, он загорелся, хотя и не подал виду. Обещал подумать. Но я совершил ошибку – еще раньше о своей идее рассказал Остаповскому, а тот сидел на чемоданах, ждал перевода в Москву. Он испугался. Узнав про разговор с Кпешниным, позвонил в министерство, и оно установило особый контроль за целевым использованием средств на разведку Сентачана. Клешнин на рожон не полез. Возможно, понял, что сразу два таких дела не потянуть. Мне он сказал, что надо ждать.
Перелыгин отложил тетрадь, почувствовав голод. Пошел на кухню, поставил чайник. В холодильнике съестного не оказалось, кроме куска вареной оленины. Пока чайник закипал, он сделал пару бутербродов, положив на мясо аджику – прокрученные в мясорубке помидоры с чесноком, перцем и солью, которой его снабжала жена Любимцева Галина.
Пока ел, пытался выстроить все известное ему об Унакане в логическую цепочку. Поговорить бы с Клешниным. Почему у него не дошли руки до Унакана позже, когда Сентачан разведали и строили рудник? Но Клешнин был далеко, а те, кто рядом, вели странную игру. Хотел ли Остаповский на самом деле помешать Клешнину, или это фантазия Вольского? Может, целью Остаповского был именно Вольский, остававшийся здесь, тогда как сам он переезжал в Москву? Но какой в этом смысл?