Мэйри покачала головой.
– Это был ненужный риск, Соланж. Ты могла бы сломать себе шею, и все из-за каких-то птиц.
Соланж радостно улыбнулась.
– Да, но теперь у нас есть целых три сокола! Три молодых сокола! Годвин был в восторге.
– В отличие от твоего мужа.
Словно почувствовав, что говорят о нем, Дэймон, стоявший со своими людьми в другом конце залы, обернулся и окинул женщин задумчивым взглядом. Соланж и Мэйри улыбнулись в ответ.
– Ничего, он скоро успокоится. Не станет же он и вправду запирать меня в спальне!
– Хм, насколько мне помнится, он был весьма тверд в своем решении.
? В ту минуту – да, безусловно. Он слегка вышел из себя, только и всего.
? Слегка? – переспросила Мэйри. – Да от его взгляда расплавился бы и камень! Женщины и дети перепугались, когда он кричал на тебя, а мужчины сразу вспомнили о неотложных делах и разбежались.
? Вот увидишь, он успокоится, – повторила Соланж, ?он просто испугался за меня.
– Наверное, ты права. Маркиз действительно испугался за тебя. Он тебя очень любит.
– Я знаю.
Соланж вспомнила, как Дэймон бушевал, когда она переодевалась после нечаянного купания в ледяной воде. Именно сознание того, что он любит ее, заботится о ней, помогло Соланж молча выслушать его жестокие упреки, а потом вздохнуть с облегчением, когда все кончилось, и Дэймон обнял и поцеловал ее, умоляя впредь быть осторожнее.
«Он понемногу исцеляется», – думала Соланж.
– Ты счастливая женщина, маркиза, – услышала она голос Мэйри.
– Да, я знаю, – ответила Соланж и взглянула на подругу, которая грызла засахаренную сливу.
Но действительно ли она заслужила это? Если, как говорит Мэйри, каждый получает по заслугам, то выходит, что Соланж заслужила и такого мужа, как Редмонд...
Долгие, долгие годы она почти верила тому, что твердил ей Редмонд: что она плохая жена, что не понимает, как ей повезло заполучить его в мужья, что она неблагодарна и не желает даже приложить старания, чтобы ублажить его. Речи Редмонда казались так искренни, так убедительны... Соланж изо всех сил старалась угодить ему, несмотря на его дикое обращение с ней.
Редмонд говорил, что она слаба. И Соланж пыталась доказать обратное, хотя ее попытки вызывали лишь презрительный смех и служили лишним доказательством ее слабости. Редмонд говорил, что любит ее. Но эта любовь оказалась лишь отражением его извращенной души, бес плодной и фальшивой, как смертный грех.
Если бы Соланж, еще, будучи ребенком, знала, что будет в будущем, попыталась бы она изменить свою участь и измениться сама? Наверное, да. Увы, вернуться прошлое невозможно, да и как можно было догадаться, что за прекрасной внешностью может скрываться черное сердце. Правда, глаза Редмонда были пусты и безжалостны, но его вьющиеся светлые волосы, чарующая улыбка служили надежной ширмой истинной сути.
Порой Соланж удивлялась не тому, как сумела выжить во власти Редмонда, а тому, что все свое детство прожила беспечно, не ведая, какое зло может быть заключено в человеческой натуре, не научившись различать ложь и истину.
Когда воспоминания о годах, проведенных в Айронстаге, поблекли, Соланж не пыталась их воскресить. Она помнила только Дэймона. Обо всем остальном помнить не желала. Слишком велико было различие между девушкой по имени Соланж и графиней Редмонд. Она твердо знала, что если станет цепляться за память о той девушке, неизбежно погибнет.
И тогда она убила ту девушку. Правда, не совсем, прежняя Соланж все же иногда воскресала в тяжелых, страшных снах, на постылом супружеском ложе...
Всякий раз, приходя в себя, Соланж заново отрекалась от ненужной этой памяти и, стиснув зубы, училась быть сильной. На это ушло много времени. Слишком много. Долго страх, отчаяние, ненависть, одиночество терзали ее, но и эти чувства Соланж сумела сделать своими союзниками. И в этом была ее величайшая победа. Пришел день, и она увидела в зеркале новую, сильную Соланж. Эта женщина оставалась пленницей, но она не была слабой. И грешной тоже не была. Нет, она не заслужила своей участи!
В тот день Соланж впервые сказала Редмонду «нет». Граф сначала изумился, а потом просто высмеял ее. Но это уже ничего не изменило. С той минуты она становилась все сильней и сильней, как бы ни измывался над ней ненавистный муж. Никакие муки больше не могли сломить Соланж, даже когда ее били, связывали, принуждали к немыслимым мерзостям...
Соланж вдруг услышала веселый гомон, музыку, смех. Она очнулась. Она была в Вульфхавене. Среди друзей.
– Соланж! Миледи, что с тобой?
Мэйри обеспокоено тронула ее за руку.
– Все хорошо, не тревожься. Как глупо! Я задумалась, глядя на факел, и едва не ослепла. У тебя случайно нет при себе платка?
Мэйри вынула из рукава льняной платочек.
– Я смотрю, ты всегда наготове! – рассмеялась Соланж.
– Очень удобно всегда иметь при себе чистый платок. Вытри слезы, дорогая моя. А то твой муж заметит, что ты плачешь, и решит, чего доброго, будто я тебя огорчила. Тебе, конечно, не привыкать к его неистовому нраву, но если он вздумает прикрикнуть на меня, я про сто упаду в обморок.
– Дэймон не станет кричать на тебя, разве что не много повысит голос.
– Не будем рисковать. Ну вот, теперь гораздо лучше. Не хочешь рассказать мне, в чем дело?
– Да, собственно, и рассказывать-то нечего.
Мэйри старательно оправила рукав платья.
? Может, оно и так, – согласилась она, – да только факел этот слишком от нас далеко. И даже если бы ты, миледи, глядела на него всю ночь, все равно у тебя не заслезились бы глаза.
Соланж ничего не ответила. В зале кто-то запел, и голоса один за другим подхватили песню, на удивление слитно выводя радостную мелодию. Дэймон присоединился к общему хору, и теперь Соланж слышала только его звучный баритон.
– Мэйри, – сказала она, – ты тоскуешь по своему покойному мужу?
Подруга вздохнула, рассеянным взглядом обведя комнату.
– Конечно. Ричард, в сущности, был неплохим человеком. Он был ласков и нежен со мной. Правда, иногда тоже выходил из себя... Но я предпочитаю вспоминать о нем только хорошее.
– И долго вы были женаты?
– Четыре года. Мы почти не виделись с тех пор, как он вступил в войско Эдварда. Он воевал, а я оставалась в Лондоне. Мне было очень тяжело, когда он погиб.
? Извини, – сказала Соланж.
? Ничего страшного. Все это было так давно, что упоминания уже не причиняют мне боли. Мы были обручены с детства, но так по-настоящему и не узнали друг друга. Наши родители служили в одном поместье, были равны по положению, так что наш брак считался вполне естественным.
? А ты... ты хотела выйти за Ричарда?
Мэйри тихо засмеялась.