Я улыбаюсь.
— Я тоже так думаю. Я еще вернусь к ним. Просто моему мозгу нужно немного передохнуть.
— Обязательно, — она расслабленно охает, поднимаясь в сидячее положение. — Давай-ка посмотрим, что у тебя есть, — я слышу её шаги по коридору, потом шуршащий звук в динамике, когда она придерживает телефон плечом. — Выбирай: «Крепкий орешек»… м-м «Шопо-коп» или «Матрица»?
Я несколько раз кунаю чайный пакетик в чашку.
— Это серьезный вопрос?
Она делает паузу, после чего неуверенно отвечает:
— Вроде да.
— Тогда «Матрица».
Я слышу улыбку в её тоне, когда она говорит:
— Он сейчас на FX. А теперь иди возьми пиво, выключи компьютер и отдохни два часа, посмотрев фильм.
Я понимаю, что она имеет в виду: творческим способностям нужна передышка.
— Почему бы тебе не приехать и не посмотреть его вместе со мной? — тихо хныкая, спрашиваю я. Не видела её целую вечность.
— Потому что я трахну тебя, едва переступлю порог, а тебе надо работать.
Мое сердце ярким шаром взрывается у меня в груди.
— О-о.
Лера смеется.
— Спокойно ночи, Сладкая Тася.
Мне хочется, чтобы она сказала, что любит меня. Нужно услышать, как её голос обволакивает эти слова, но это будет моя финальная награда. Я знаю это.
Когда фильм закончился, я выбросила в мусорку пустую пивную бутылку, вернулась в свою комнату и за час закончила сцену.
***
Я только что получила два напечатанных экземпляра «Майского Жука», и не могу выпустить их из рук ни на минуту. Я раскошелилась на глянцевую обложку с черными матовыми буквами заголовка, хорошую плотную бумагу и красочный иллюстрации. Обложка тоже яркая. Не знаю, захочет ли Эрик оставить эту обложку или нет, но я буду настаивать на ней: вихри синего, зеленого, желтого и красного, закручивающиеся вокруг моей крылатой героини-Жука и ее возлюбленного Трипа. Позади них меркнет хаос, как бы обещая, что, несмотря на все таящееся на этих страницах, в конце их ждет торжество победы.
Я так горжусь ею и до головокружения жажду показать Лере.
Припарковавшись у тротуара, я сижу в тишине и слушаю, как издает тихие звуки остывающий двигатель моей старой машинки. Передо мной дом Леры — небольшой и одноэтажный, голубого цвета, стоящий на крошечном квадратном участке земли. Газон изо всех сил старается остаться живым, но из-за засухи полива все равно не хватает. Краска на стенах выцвела, а в нескольких местах выложенная плиткой тропинка потрескалась. Все это выглядит непримечательным и идеальным. Я вижу себя, живущей здесь. Вижу нас вдвоем здесь.
Мое сердце радостно подпрыгивает при мысли об обыденной жизни с ней. Мне не хватает этой нашей повседневной болтовни. А еще больше — временем наедине, купаться в её любви, дарить свою, заниматься ею.
Я беру книги и рассматриваю их. Один экземпляр мне, другой Лере. Мне не нужно её одобрение, я знаю, что книга хороша. Но я хочу, чтобы она первая ее прочитала, потому что это и наша с ней история. Кое-что она уже видела, но я не удивлюсь, если, взявшись, она не остановится, пока не дочитает до конца. Теперь-то я понимаю, как сочиняю: загружаю собственную жизнь на эти страницы, переношу себя в разные ситуации и наблюдаю, как бы я реагировала, выживала, как использовала бы происходящее себе на пользу.
Взявшись за молоток в виде R2-D2, я стучу им в массивную деревянную дверь. Есть что-то обнадеживающее в том, как выглядит Лера, открывшая дверь: одетая в джинсы и футболку, со спутанными волосами и с надкушенным яблоком в руке. Несмотря на произошедшее между нами за последние несколько недель, она по-прежнему единственная женщина, кого я когда-либо любила.
Увидев меня, она расплывается в счастливой улыбке и открывает пошире дверь, а я на краткое мгновение задаюсь вопросом, неужели я могла бы быть с кем-то еще, кроме Валерии Пересыпкиной— ставшей понятной для меня, всегда открытой и безоговорочно искренней.
— Привет, — говорит она. — Какой приятный сюрприз.
— Привет, — я едва не задыхаюсь от этого короткого слова.
— Не думала, что увижу тебя раньше пятницы.
Она опускает взгляд к моей руке, и я протягиваю ей книгу.
— Кажется, это мой пропуск внутрь.
Её смех замирает, когда она рассматривает обложку. А мое сердце взлетает, когда я вижу, как широко распахиваются её глаза, и она протяжно выдает: «Охренеть!»
На панно изображена девушка, из ладоней которой выплескиваются потоки дождя.
— Я люблю тебя, — подчиняясь отчаянному порыву, тихо говорю я. Она переводит взгляд с книги на меня, удивленно округлив глаза. Выходит на маленькое крыльцо, рассеянно роняя яблоко и засовывая книгу подмышку.
Обхватив ладонями мое лицо, она внимательно всматривается в мое лицо.
— Правда? — шепчет она.
Я киваю, повторяя снова:
— Я тебя люблю.
В её голубых глазах сполохи зеленого — словно океан. Слегка улыбнувшись, она прижимается губами к моим, мягко потирается, еле слышно застонав от удовольствия, и весь мой мир сжимается в одну точку.
— Она любит меня.
— Любит.
Мне трудно сделать вдох. Я хочу большего, хочу её близости. Я жила последние полторы недели в ожидании вот этого момента, подбадривая себя перспективой быть прощенной, предвестником чего станет вот такой поцелуй.
Но она только целует меня еще раз, чуть дольше, приоткрыв губы и едва прикоснувшись языком.
— Впусти меня, — прошу я, встав на цыпочки, чтобы поцеловать её подбородок и шею.
— Впущу и не выпущу до утра, — обещает она, чмокнув меня в губы. — Но сначала мы поговорим.
Быстро заглянув в дом, она хватает куртку, берет меня за руку и захлопывает входную дверь. В последние несколько дней мы говорили о многом — о магазине и моей книге, об Оле, о Полине и Насте, о новых комиксах, которые я еще не успела прочитать — но еще ни разу о чем-то более важном. Мы словно завернули наши сердца в подарочную бумагу и спрятали под деревом.
Пляж всего в трех кварталах, и в этот странный час там нет ни одного серфера. Только редкие прогуливающиеся вдоль кромки воды люди с бегающими вокруг собаками.
Мы находим малолюдную часть пляжа, почти без следов на песке, и останавливаемся в нескольких метрах от набегающих волн. Сейчас ветрено и немного прохладно, но мне тепло в пальто и потому что в полуметре от меня стоит Лера. Какое-то время мы наблюдаем за волнами, после чего я слышу, как Лера прокашливается, будто собирается что-то сказать.
Медленно и с улыбкой, она подходит ко мне, двигаясь словно сквозь толщу воды. Небо позади неё чистейшего василькового цвета. Сейчас ранние закаты, и вдоль побережья в сторону центра города по небу словно разлиты темные краски, перемешанные с огнями уже зажегшихся фонарей.
— Мы тут будем разговаривать? — улыбаясь, спрашиваю я, заставляя себя храбриться. Я и в самом деле не знаю, почему мы сейчас на пляже, а не на диване в её гостиной, сидя лицом друг у другу.
Я у неё на коленях.
Её руки у меня под футболкой.
А губы у моей шеи.
— Не совсем представляю себе, что еще нам нужно сказать друг другу, — мило пожимая плечами, говорит она. — Но точно знаю, что, останься мы дома, занялись бы сексом. А я просто хочу сначала немного побыть с тобой.
Когда я смотрю на неё, то её взгляд ощущается чем-то куда более интимным, чем поцелуй или даже секс, — чем что угодно. Я представляю, как цепляюсь за неё, карабкаюсь и пытаюсь пробраться внутрь. Мне просто необходима протекающая между нами связь, это соединение.
— Ты все еще злишься на меня? — чувствуя боль в груди, спрашиваю я. — Может, что-то осталось, даже если совсем чуть-чуть?
Она качает головой, а я смотрю на неё сквозь пелену выступивших слез. Не знаю, откуда они. Может, от облегчения. Или утомления. А может, от безмерного ликования.
Протянув руку, она смахивает мою скатившуюся слезу.
— Я не злюсь.
Я киваю, надеясь, что смогу проглотить непрошенные слезы. Мне сейчас не хочется расплакаться еще сильнее.
— Я тебя не брошу, — говорит она. — Ты ведь знаешь это, да?