собственный у них источник был, колодец какой-нибудь… Искать надо!
— А ты смотри, что мы только что нашли…
Елена Ивановна подает Александру Николаевичу толстый кусок красной керамической плитки.
— Опять какую-нибудь чепуху нашли! — по обычаю ворчит тот и переворачивает плитку. — Ах ты, красавица какая!..
Плитка — обломок облицовки, украшавшей фронтон гимнасия. Прямо на нас смотрит, высунув язык, круглое и скуластое лицо Медузы, точно такое же, как ольвиополиты отливали на своих медных ассах.
— Очень хороша, очень… Такие, батенька, у нас и раньше были, да этот кусок хорош!
— И можно будет восстановить гимнасий? — спрашивает кто-то из студентов, работающих у Карасева.
— Конечно! У нас из гимнасия много всего подобралось: и карнизики есть, и колонны, и черепица… Все восстановим! Вот водопровод бы дальше посмотреть…
— Нет, Александр Николаич, в этом году ту стенку ты уж не трогай, не успеем!
— Да знаю я, Елена Ивановна! А хочется! — плаксиво сморщивается Карасев и сам над собой смеется. — Мне все сразу подай, а что ты мне кусочки суешь?
Конечно, хочется! Особенно, если учесть, что ольвийский водопровод Карасевы изучают уже много лет, а довольствоваться приходится «кусочками». Чтобы проследить всю сложную общегородскую систему, надо раскопать весь город. Сделано и так много: найдены цистерны для воды, водостоки, по которым в хранилища поступала дождевая вода с крыш; найдена и чуть ли не на тридцать метров прослежена подземная галерея, по которой уходили сточные воды. Наконец, на восточной стороне «верхнего» города, возле теменоса и восточных торговых рядов, Карасев раскопал прекрасную цистерну — глубокую, прямоугольную, сложенную из огромных блоков известняка. Рядом с ней сохранилась небольшая будочка. В этой будочке находился сифон, открыв который можно было пустить воду из цистерны вниз, в театр. Вода в театре была нужна зрителям, а еще больше — сложным театральным машинам, при помощи которых происходила смена декораций, поднимались и опускались актеры, изображавшие богов. «Deus ex machina», «бог из машины» — это выражение пришло к нам из древнегреческого театрального мира.
«Будочка» эта была сложена из еще больших квадров известняка, чем обычные дома. Между камнями почти не осталось щелей. Только в одном месте, рядом с давно исчезнувшей деревянной притолокой двери, виднелось будто специально выскобленное углубление — полочка.
Древние смотрители водопровода, совершенно так же, как мои хозяева в Парутине, закрывая дверь, прятали ключ между камней…
Здесь же, возле гимнасического резервуара, водопровода, уборной, особенно хорошо прослеживается судьба самого гимнасия: видно, как его разбирали, как часть каменных блоков успели только свернуть с места, а под ними остались нетронутыми нижние части стен. Но почему стали разбирать гимнасий?
— А вы поглядите внимательнее, — приглашает Карасев. — Не рассчитали что-то строители! Осело здание, трещины пошли… Вон как эта стенка завалилась! И никак не понять, как они такую промашку допустили. Всегда строили на совесть, а тут…
Он разводит руками.
— Может быть, это геты разрушили? — вносит предположение Люся Копейкина. Она тоже пришла посмотреть водопровод.
Круглолицая, плотная, невозмутимо спокойная, Люся приезжает на Ольвию, чтобы копать «архаические» ольвийские подвалы. Летом она ведет раскопки на Березани, открывая самое древнее поселение эллинов. Березань и потом, после возникновения Ольвии, сохранила свое значение. Насколько можно судить по надписям, начиная с середины II века до нашей эры, на этом острове находилось святилище героя, столь же чтимого греками, как Геракл, — Ахилла. Ахилл — главный герой «Илиады». После всех своих подвигов он погиб под Троей. Но боги даровали ему бессмертие. Согласно преданию, они похитили его с погребального костра и перенесли на Понт Эвксинский, где по просьбе матери Ахилла, Фетиды, Посейдон поднял из воды остров Левку, Белый остров, недалеко от устья Дуная. Теперь он называется Змеиным островом.
На острове Левке находился древний храм Ахилла Понтарха, Ахилла — властителя Черного моря. До тех пор пока остров и храм Ахилла оставались во владении ольвиополитов, Ольвия считалась владычицей Понта Эвксинского. Но в конце III или в начале II века до нашей эры произошли какие-то события, в результате которых Ольвия оказалась не в состоянии контролировать далекий от нее остров. И тогда святилище Ахилла, чрезвычайно чтимого ольвиополитами, было перенесено на Березань и поставлено на прежнее «торжище борисфенитов».
Но сейчас Люся напомнила о более поздних временах. В середине I века до нашей эры Ольвия подверглась ужасающему разгрому со стороны гетов, вторгшихся сюда из западного Причерноморья. После этого удара она уже никогда не смогла оправиться. Вместо большого цветущего города остался только маленький городок с римским гарнизоном…
— Ну что вы — геты! Если бы геты, потом и разбирать бы так не стали… Нет, это видно точно — осел гимнасий! — отмахивается Карасев.
Вот и еще одна загадка: почему просчитались строители?
4
Карасев сдержал свое слово. Каждый день после обеда он появлялся на городище, и начиналось путешествие по Ольвии. Это стало традицией. На раскопки каждый год приезжали новые студенты, и Карасев знакомил всех не просто с планировкой древнего города, с теми зданиями, что были открыты и определены, но раскрывал историю открытий — с гипотезами, сомнениями, доказательствами, с той «археологической кухней», которая захватывает не меньше, чем хороший детектив.
Нет, Карасев не рисовал перед нами кипучую и яркую жизнь древних ольвиополитов. В этом отношении он был строг и, как сказали бы некоторые, корректен. Но за всеми находками — черепками, монетами, слоевыми фундаментами — проступал для слушателя именно тот мир, в который так неудачно я пытался проникнуть с первых дней своего появления в Парутине.
Первым «открытием» для меня явился гимнасий. Перед ним находилась площадь агоры, за которой, отделяя ее от священного участка, стояла «Большая стоя» — длинный крытый портик, достаточно обширный, чтобы вместить под своим навесом беседующих с учениками философов и риторов. С востока, над театром, на агору выходили здания, условно названные «торговыми рядами». По-видимому, в них помещались лавки ювелиров, парфюмеров, менял, обменивавших монеты всего древнего мира на общегородские деньги. Рядом с лавками Карасев предполагал склад или «филиал» ольвийского монетного двора: на полу одного из подвалов нашли много бронзовых кружочков для монет, еще соединенных перемычками.
— А ты, Александр Николаевич, расскажи, как мы запах нашли, — подсказала Карасеву Елена Ивановна, всегда присутствующая на этих беседах.