— Нет. Талл ни словом не обмолвился.
— Видимо, был уверен, что успеет, — предположила она несмело. — Рисковый, весь в отца. Мой дорогой супруг…
Я поймала себя на мысли, что мадам Дори не просто так переводит тему, и повторила вопрос:
— Так вы расскажете?
— Не хочу пугать, — призналась она. — И все еще надеюсь, что его не будет.
— Это что-то болезненное, запрещенное, опасное?
— Да, нет, да, — матушка Талла поднялась и, сделав шаг к окну, пальчиками провела по морозному узору. Словно бы в раздумье, не зная с чего начать повествование. — Наш народ испокон веков считается безжалостным, кровожадным и порождающим потомственных убийц. Слава эта заслуженна, тарийцы с азартом участвуют в войнах, добиваются побед…
— Раздирают добычу, — с горечью прошептала я.
— Тоже верно. — Она не обернулась, продолжая вглядываться в ночной пейзаж. — Но такие не все. Мы же строим города, возводим храмы, сеем зерно, учим детей, торгуем, работаем в мастерских.
— И в то же время поклоняетесь Адо.
— Который женат на Иллирии. — Свекровушка посмотрела на меня из-за плеча и, оценив крайнюю степень моего удивления, проговорила: — Да-да, мало кто из других народов знает, что богиня домашнего очага и бог войны — невероятно крепкая пара, в которой оба супруга поочередно берут бразды правления. И как гласят древние писания, когда Адо устает, Иллирия наводит порядок. И именно с ее позволения мы можем узнать о судьбе мужей и сыновей.
— А отцы и братья? — Ответом мне была ее усталая улыбка. — Нет. Но почему?
— Потому что к роду женщину привязывает ее мужчина, а удерживает сын. И мой пример тому подтверждение. После смерти мужа я сняла родовой перстень и передала его Таллу, но когда мой мальчик сбежал и исчез, моя принадлежность роду Дори стала под вопросом, а следом — и моих дочерей.
Неясное объяснение, но я не стала настаивать на деталях.
— Как же вы узнаете о судьбе мужей и сыновей, пропавших в военных действиях?
— По крови, — обрадовала она. Хоть и предполагалось нечто подобное поисковику, я как наяву увидела жертвоприношение, в котором овечкой на заклание почему-то выступаю я. — Не пугайся все более чем просто. Если бы ты оказалась беременна, Талл ощутил бы прибавление крови и вернулся. Если бы тебе угрожали…
— Пусканием крови, он бы тотчас вернулся? — поняла я ее заминку и, получив кивок, поинтересовалась: — А что же с обрядом?
— Не будь тебя, это был бы уже обряд отречения. Ведь наследник, не найденный поисковиком, пусть и жив по заверениям хранителя, — уточнила она, — но считается уже другим человеком. — Произнеся это, Эванжелина отошла от окна, взяла меня за руку и присела рядом. Судя по тому, что я узнала о повадках членов рода Дори, следующая информация касается меня и вряд ли обнадежит.
— А если есть я и я не беременна, значит… — Извиняющийся и полный сочувствия взгляд свекровушки и мягкое сжатие моих пальчиков были красноречивее слов. — Отрекаться будут от меня?
— Не переживай, это менее болезненная процедура, чем привязка к Хран.
Согласиться было сложно. Все же в момент соединения с хранителем рода я не была юной невинной девой в страстных объятиях супруга, а целовалась с тысячелетним старцем на глазах у служителя храма, двух нелюдей и мага. И несмотря на поддержку искусника мрака, а также позволение хранителя, я трое суток провалялась без сознания.
И тут нужно кое-что прояснить:
— Скажите, а почему вы расстроились, узнав о том шраме? — я остановила свекровушку, что уже поцеловала меня в обе щеки, пожелала хорошего сна и открыла дверь, чтобы уйти. — То есть о том, что на Талле нет метки имени.
— Потому что ранее мы могли устроить видимость угрозы для твоей жизни. Но теперь единственным вариантом остается обряд вызова. — Оценив мой недоумевающий взгляд, она пояснила: — Переживший смерть не просто считается новым человеком, он и становится новым человеком.
— И теряет метку имени, — догадалась я. — А объяснить, что она была содрана в бою, никак нельзя?
— Объяснить можно, но доказать это может только Талл… когда его вызовут.
Прекрасная новость! Значит, если они решат вернуть потеряшку, меня подвергнут болезненному отречению от рода.
— Спокойной ночи, — не столько пожелала, сколько спросила она.
— А, ага, спокойной.
Я опять не могла уснуть. Долго ворочалась с боку на бок, взбивала подушку, считала овец, затем пастухов, а в итоге поднялась и начала одеваться. Сборы не заняли и минуты, спуск во двор — тридцати секунд, но не успела я пройти и пары метров, рядом объявилась облаченная в кружева тростиночка.
— Еще шаг, и я тебе точно устрою три дня горячки, — предупредила она демоническим голосом.
— Хран! — вспомнив о прошлом своем решении, резко обернулась. — А полночь уже наступила?
— Зачем тебе полночь? — осторожно переспросил демон и, уже звеня девичьим голоском, пожурил: — Ах ты, проказница, решила аннулировать приказ Дори, сославшись на слово «сегодня»? — И вместо того, чтобы обрадовать меня, огорошил: — Для твоего же блага он приказал сутки не покидать Гаурц.
— Но я соскучилась по своим!
— Я тоже, по своей. — И тростиночка потянула меня назад, приговаривая при этом: — Но как видишь, я все еще здесь. Хоть и рога чешутся проверить, как Зои отдыхает в «Логове». А хвост дергается, предчувствуя беду. Но я обещал, что подглядывать не буду. И явлюсь лишь в случае крайней надобности, так что… — На этом меня привели в комнату и почти приказали: — Спать ложись.
Вопреки его приказу, я, не раздеваясь, залезла на подоконник и, подложив под спину плед, долго смотрела на освещенные луной просторы. И в какой-то момент различила в отражении окна лицо Инваго, посчитала его видением, потерла глаза и погрузилась во тьму.
Удивительное дело, сон, даже краткий, принес мне немало энергии и новый стимул к путешествию в столицу. Едва распахнула глаза, вытерла холодный пот с лица и груди, оглянулась, узнавая комнатушку в «Петушином хвосте», и пришла к выводу, что жизнь налаживается, а не катится под откос. А все потому, что приснился мне бывший муженек с ошейником в одной руке и окровавленной плетью в другой. Склонившись к постели, он прожигал меня светящимся взглядом, звал, как и прежде, маленькой дрянью и пытался схватить. Я инстинктивно прикрыла шею, выхватила из-под подушки кинжал и застыла, с недоумением и радостью взирая на то, как руки тарийского урода натыкаются на невидимую преграду в полуметре от меня. И даже три стремительных удара, что способны завалить быка, не позволили бывшему преодолеть ее. «Я найду тебя, дрянь, чего бы мне это ни стоило», — пообещал он, слизнув кровь с разбитых костяшек, и растаял в предрассветных сумерках.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});