Читать интересную книгу Второе пророчество - Татьяна Устименко

Галина обиженно насупилась.

— Твой муж — кто он? — чуть вкрадчиво осведомился Рейн, намекая на мою недавнюю откровенность, касающуюся некоторых подробностей моей личной жизни и совпавшую с неумеренным поглощением пищи, сочетающим элементы завтрака и ужина. — Что ты о нем знаешь?

Я сосредоточенно покопалась в памяти и, к своему безмерному удивлению, обнаружила — на самом деле мне мало чего известно о прошлом Вадима. Кем являются его родители? Чем занимался он до появления в Екатеринбурге? А его родной город… Он, кажется, называется Верхним Урюпинском, или нет?

— Ясно, — констатировал Рейн, выслушав мое невразумительное блеяние, — информация или стерта из твоего сознания, или изначально была ложной, внушенной тебе специально.

— Но зачем? — не поверила ему я.

— Сейчас узнаем, — помрачнел он. — Покажи мне ваши фотографии…

Я поспешно извлекла из шкафа толстый альбом с семейным фотоархивом, но вот чудо — почему-то не обнаружила в нем ни одной фотографии Вадима. Они попросту испарились, исчезнув самым загадочным образом…

— Та-а-ак… — повторно, и на сей раз намного многозначительнее, изрек Изгой, — а вот это уже становится интересным. Как выглядит Вадим?

Мы с Галкой принялись наперебой описывать моего распрекрасного муженька, замечая гримасу ужаса, разливающуюся по обычно невозмутимому лицу Рейна.

— Ключи от дома на месте? — задал новый вопрос он.

Я кивнула. Убегая после нанесенного мною удара кинжалом, Вадим забыл свой комплект ключей на тумбочке в прихожей, а дверной замок не носил на себе никаких следов взлома. Выслушав меня, Изгой встал со стула и начал методично, метр за метром, обследовать всю квартиру, а минут через двадцать показал мне отпертую задвижку на кухонном окне.

— Открывали снаружи, — убежденно прокомментировал он. — Просунули лезвие ножа в щель между рамами, отодвинули щеколду, распахнули оконные створки и влезли внутрь. Тот, кто это проделал, и забрал все фото, не желая раскрывать личность твоего мужа.

— Ты меня разыгрываешь? — криво улыбнулась я. — Как можно залезть по наружной стене дома и проникнуть в окно, расположенное на седьмом этаже? И кто способен на этакий подвиг, человек-паук?

— Не скрою, знаю я одного подходящего кандидата, — превозмогая прорывающуюся в голосе неприязнь, признался Рейн. — Его зовут… — Но договорить он не успел, потому что в его слова неожиданно вклинилась курлыкающая трель домофонного звонка…

— Это не твои ли штаны прибыли? — предположила я, бросаясь к двери и принимая позу готовящегося к поединку боксера. Мои ладони медленно нагревались. — С посыльным из магазина?

— Слишком быстро, — отрицательно дернул плечом Рейн. — Открывай дверь подъезда, посмотрим, кто к нам пожаловал…

Мы заняли оборонительную позицию в коридоре: я с простертыми вперед и уже основательно раскалившимися руками, Изгой с обнаженным мечом и Галка, наподобие гранаты сжимающая в кулаке недопитый пузырек с лекарством. Ни дать ни взять реальный прототип картины «Три богатыря» работы выдающегося живописца Васнецова. А потом Рейн облегченно рассмеялся и опустил клинок:

— Это не враг. Там находится обыкновенный пожилой человек, я слышу сбивчивое биение его изношенного сердца…

Я подула на ладони и распахнула дверь…

Испуганно замершего на лестничной площадке человечка вряд ли можно было назвать совсем уж обыкновенным, но ничего экстраординарного в нем тоже не наблюдалось. Невысокий сухонький мужчина довольно преклонного возраста, с таким огромным носом, что я мысленно подивилась — и как это он не перевешивает все тело. Из-за этого носа наш гость походил на унылого недокормленного индюка, но из-под лохматой меховой шапки на меня оценивающе смотрели маленькие карие проницательные глазки, недвусмысленно свидетельствующие — сей странный недотепа на самом деле весьма умен и пронырлив. В мозгу у меня что-то щелкнуло, включая бездействующую ячейку памяти, отвечающую за детские воспоминания, и я узнала этого человека! Широко улыбнувшись, возвестила сиплым от волнения голосом:

— Да это же дядя Абрам — друг моего дедушки! Сколько лет, сколько зим!

— Евочка! — Пожилой еврей по-бабьи всплеснул руками и расчувствованно шмыгнул носом. — Как ты выросла и похорошела! Сказочно похорошела! Ну прямо превращение Гадкого утенка в прекрасного лебедя…

— Звучит оптимистично, — не очень-то приветливо отрезал Изгой. — А чего вам здесь, собственно, понадобилось-то, уважаемый?

— Разве так встречают дорогих гостей? — поддел его хитрый еврей. — Я к вам, между прочим, по поручению пришел, а не мацу с рыбой-фиш кушать. Хотя отобедать — не откажусь…

— Ишь ты, пройдоха, рыбу ему подавай! — Изгой растянул губы в больше смахивающей на оскал улыбке и вальяжно привалился к двери, своими широкими плечами начисто перегораживая проход в мою квартиру. — Евреи — самая оптимистичная нация в мире. Еще не знают — насколько это вырастет, а уже обрезают…

Услышав подобную фривольную фразу из уст обычно невозмутимого и безупречно серьезного воина, я не сдержалась и фыркнула. Галка шокировано уронила на пол флакончик с корвалолом. По прихожей поплыл резкий навязчивый запах.

— Таки шо? — театрально изумился Абрам Соломонович, стаскивая с головы шапку и являя нам забавную лысинку. — Что вы имеете против сынов Израилевых, молодой человек?

— Много чего! — решила подыграть Рейну я. — Например, еврей убил легендарную персидскую княжну, возлюбленную разбойничьего атамана Сеньки Разина…

— Ы-ы-ы-ы? — ошеломленно вылупился на меня Абрам Соломонович. — Как это?

— «Изя Борт ее бросает в набежавшую волну!» — дурашливо пропела я, лукаво подмигивая господину Шухерману. — Во!

Адвокат нерешительно кашлянул, переводя совершенно обалделый взгляд с меня на Рейна и обратно. Кажется, у него возникли нешуточные сомнения в нашем благополучном умственном здравии.

— Так, значит, фамильный артефакт народа лугару, доверенный мне Львом Казимировичем Сокольским, вам уже не нужен, а, молодые люди? — злорадно поинтересовался он, поворачиваясь к нам спиной и делая вид, будто собирается уходить. — Или вы брезгуете получить его из рук еврея?

У меня возникло такое ощущение, словно меня ударили по голове обухом топора. А дядя-то Абрам каким еще боком замешан в моей истории?

— Э-э-э, не уходите! — взмолилась я. — Простите нас, меня и Рейна! Да к тому же никакой он не молодой, ему вот-вот сто лет стукнет…

— Ну что ж, — невозмутимо парировал Абрам Соломонович, неожиданно юрко проныривая под локтем Изгоя и проникая в квартиру, — как говорится: у каждого свои недостатки!

Мы вчетвером сидели у меня на кухне и пили чай с малиновым вареньем. Варенье, правда, было не домашним, а магазинным, но все равно пошло на ура. Абрам Соломонович умильно шмыгал носом и жаловался, что в Хайфе подобного деликатеса днем с огнем не сыщешь. Впрочем, как и настоящей русской водки, копченого сала и запашистого ржаного хлеба с поджаристой корочкой, посыпанной коричневыми зернышками тмина. Короче, у старого эмигранта наблюдалась бурно прогрессирующая ностальгия по некогда оставленной им России…

— Нет, хорошим же конспиратором оказался твой покойный дед, если препоручил величайшую тайну нашего времени этому диссиденту, этому фискалу! — вполголоса возмущался Рейн, не забывая наворачивать бутерброды с ветчиной.

— Не судите человека по его друзьям, у Иуды они были безупречны! — наставительно хмыкнул господин Шухерман. — В наши времена дикой инфляции ни один уважающий себя еврей уже не продастся за тридцать сребреников.

Изгой скептично покривился.

— В чем тогда фишка? — уже куда вежливее поинтересовался неизвестно когда успевший нахвататься модных словечек воин, извиняющимся жестом наливая адвокату еще одну рюмку водки.

Абрам Соломонович благосклонно кивнул, выпил, со вкусом закусил маринованным огурчиком и ласково погладил меня по непросохшим волосам.

— В Еве! — торжественно сообщил он. — В нашей последней надежде…

— А дедушка мне все врал! — обиженно пожаловалась я. — Почему, зачем?

— Лгут, прежде всего, тем, кого любят, — утешил меня мудрый господин Шухерман. — А он любил тебя больше всех на свете…

Мы снова замолчали и чокнулись рюмками, безмолвно поминая покойного Льва Казимировича, сейчас, казалось, незримо присутствующего среди нас. Негромко тикали старинные настенные ходики с росписью под хохлому и гирьками в форме еловых шишек, за окном методично шуршал снегопад, и вся эта мирная семейная обстановка шла в такой вопиющий разрез с довлеющей над нами тайной, что мне хотелось проснуться назавтра на своем продавленном диванчике и сказать: «Долой страшный нелепый сон…»