Но. Но! Люди читают и верят. Плюнула бы я на эту «мою» реплику под фотографией, если бы… После спектакля в Киеве подошла ко мне женщина. Ей не нужен был мой автограф. Она приблизилась ко мне вплотную. Внимательно посмотрела на мои театральные клипсы. На ее лице образовалась невозможная тоска. Она сказала: «А мне такие уже никто не купит…» Повернулась и ушла. Что в таком случае делать? Как себя вести? Догнать, объяснить, что этого не было? Спросить, что у нее случилось? А случилось точно. Сказать, что это веселые выдумки журнала, которые развлекают москвичей пределов Садового кольца? В пределах Садового кольца…
Ошибаюсь. Это не совсем так. На гастролях то ли в Омске, то ли в Новосибирске ко мне в гримуборную зашел высокий молодой человек с косой, перевязанной на затылке.
— Значит, так. Я режиссер ТВ. Недавно получил приз ТЭФИ. Мне нужна интересная передача. Но не о работе. Не о профессии. А просто: о личном, об интимном. Вы меня поняли. О личной жизни. Это интересует зрителя. А то тут я делал передачу с Константином Райкиным, так он все время говорил о работе в своем театре!
Вот что тут ему ответить? Что, может быть, эта его передача с грандиозным актером и была его лучшей программой? Что-то в этом духе я ему и сказала. Он остался очень недоволен мной. В его глазах даже появились искорки нескрываемой насмешки.
А ведь вы меня, уважаемые акулы пера, многому научили. Я освободилась от лишних ужасов, которыми пестрят все заголовки. Их предостаточное количество на улицах, в ТВ. Но усугублять, еще больше прибивать человека к земле… Если с утра газета — удар, ТВ — удар, журнальчик — удар, то как же выстраивать свой день?
Агрессия. Она в метро, в электричках, на стоянках машин, в пробках. Уже с утра все загружены негативной информацией. А вообще, нужен ли талант сегодняшнему журналисту? И что это на сегодня за профессия? Я сделала вывод, что, к большому сожалению, в эту профессию сейчас приходят люди случайные и самоуверенные. Может, завтра… Не знаю. Сделала вывод: лучше самой отвечать на вопросы. В письменном виде. А наилучший способ общения — прямой эфир. Ведь жесты, мимику, паузы, улыбку разве на бумаге передашь? На ТВ можно одним взглядом передать истинное отношение к предмету разговора, где слова излишни. Пишите, смейтесь, хохочите, уничтожайте, кувыркайтесь… Я поняла — ни в браке, ни в популярности нет стабильности и нет определенности. Если моя подсознательная энергия переполнена агрессией, если нет в ней следов любви и счастья перед встречей со зрителями — мне конец. Не дамся.
Люди читают, верят, и ты поднимаешься или падаешь, в зависимости от того, что пишут. И постоянно обороняешься или переходишь в нападение. Я за свободу слова, но не за свободу сплетен. Сплетни, как и улицы «красных фонарей», пусть селятся вдали от центра. Да будь оно все неладно. Одно я сегодня знаю точно: если телевидение, газеты, журналы несут агрессию, происходит деградация души. Душа! Это та драгоценная субстанция, которую я должна сохранить для зрителя. С ней я к нему выхожу.
Какое замечательное чувство — освобождение.
P.S. «Мы хотели бы сделать о вас один фильмец…» Фильмец? Это конец. Это…
Глава семнадцатая. Марк
Конец книги «Аплодисменты» счастливый. У меня родился внук. Марк. Марк! Марк!!! Опять я с этими своими восклицательными знаками. Я к корням, к своему папе.
Он и мой папа, и дедушка Маше, и прадедушка Марику.
«Лёль, ну почему ты не назовешь меня Мариком? Марк — ето як-то… Не… Марик, Маричик, як приятно…»
— Люся, мне так нравится мое имя Марк. Не встречал такого. И в школе я один Марк.
— Ах ты, мой сыночек, как ты все понимаешь. Как же мне радостно слышать это.
Я была такая счастливая, когда ты родился. Мальчик и Марк! Когда ты был маленький, ты спросил:
— Люся, а правда, что ты моя бабушка?
— А кто тебе сказал? — Мне один мальчик из нашего двора это сказал. А ты ведь Люся?
— Конечно, Люся.
— Люся, этот мальчик нехороший. Он мне такой взрослый анекдот рассказал… ну, совсем взрослый. Я люблю тебя, Люся.
Когда Марику было лет одиннадцать, он мне позвонил и намекнул, что ему очень хочется сапоги-«казачки». Я засмеялась, потому что все решалась, купить или не купить себе «косуху». Вот, думаю, оба туда же. «Люся, я все понимаю. Я тебя люблю».
На моем дне рождения в девяносто пятом он был с Машей-мамой и с Леночкой Капошной. Так ее называла моя мама. Лена все время что-то складывала, перекладывала, копошилась в своих игрушках. «Барыня-коробочка» — сказала бабушка Лёля. Она была остроумной женщиной. «Капошная» — смешно и весело. Мне нравилось, хотя Леночка больше любит, когда ее зовут Аленкой. Я и не спорю, но разве можно объяснить, почему, когда произносишь «Капошная», внутри разливается особое родственное счастье. Слов для объяснения нет. Счастье разливается. И всё.
В тот мой юбилей Марик-Маркуша-Маричик-Марк всех очаровал своими немногословными, но точными и не по возрасту осмысленными тостами. А главная мысль все та же: «Я все понимаю. Пройдет время. Всё и все станет и станут на свои места. Я тебя люблю, Люся».
Больше всего мои детки любили походы в «Макдоналдс». Все четко, все чисто, все быстро. Здорово, не по-нашему вымуштрована наша российская молодежь. А еда — вот тут стоп. От этой еды в Америке каждый пятый-шестой необъятных болезненных размеров. Люди как студень, как холодец. Своими глазами смотрела и подсчитывала, сидя на 6-й авеню в Нью-Йорке в итальянском ресторане. Сидела и смотрела в окно на прохожих.
Вот идет мужчина с собачкой и с совочком. Под мышкой несет пестрый и весело расписанный пакетик. Думаю, ну, совсем с ума сошли. Собачье говно в веселый пакет. Оказывается, за собачью грязь на улице большие штрафы. Если полицейский не засечет, то любой прохожий устроит громкий скандал, вызовет полицейского. Ну просто все стукачи. В стране приучены к порядку.
И вот сижу. Смотрю в окно и считаю: четвертый, пятый и шестой — о! Шестой, а вот пятый — ну, необъятных размеров. Но идет с улыбкой. Одышка ему не мешает. Идет в ярком наряде. Идет как советский человек, который шагает семимильными шагами и верит, что вот тут, не за горами, его ждет неизбежный коммунизм. Выражение лиц у этих толстых американцев такое родное. Ведь я точно так же, с таким же светлым и счастливым лицом долго бежала к нашему светлому будущему. Должна признаться, что таких жоп я в нашей необъятной стране ни тогда, когда она была одной шестой частью мира, ни тогда, когда она стала просто Россией, ни в одной другой стране ни разу не встречала. Такой оригинальной, уникально устроенной задней немаловажной части тела — нет, не встречала!