Я… — теряюсь, не зная, кем себя назвать. — Коллега с работы.
Врач недовольно хмурится.
— Мы пускаем супругов, родителей и детей. Друзья теоретически тоже могут навестить, но только с разрешения пациента. А так как пациент в коме и разрешение дать не может, то вас не пропустят.
Ну вот. Глаза стремительно наливаются слезами, делая лицо доктора расплывчатым.
— У нас общий ребенок, — голос дрожит. — Я мать его ребенка.
Врач устало вздыхает.
— Придите завтра. Будет другая смена, объясните им ситуацию, может, пропустят.
Доктор уходит, оставляя меня в растерянности. Падаю обратно на диван и растираю по лицу слезы. Родителям Стаса, наверное, не известно о случившемся. Надо им сообщить. Не знаю, остался ли у меня еще номер его мамы. Тогда давно он был.
На удивление в записной книжке контакт Светланы Михайловны сохранен, хотя за пять лет я сменила несколько смартфонов. Гудки идут долго. Когда я уже не жду ответа и хочу сбросить вызов, раздается сонное «Алло».
— Светлана Михайловна, здравствуйте, — мне удаётся сдержать рвущийся наружу всхлип, но голос все равно выдаёт мое состояние.
— Полина? — узнает меня. — Это ты? Что-то случилось?
— Да…
— Господи, что такое? — сон из ее интонации улетучивается.
— Стаса возле работы сбила машина. Он в коме в реанимации.
Светлана Михайловна издаёт не то всхлип, не то вздох.
— Что? Как?
— Машина заехала на тротуар и сбила прохожих. Приезжайте в больницу. Меня к нему не пускают, но вас пропустят.
Светлана Михайловна ревет в трубку, и мне приходится несколько раз повторить ей адрес больницы. Родители Стаса приезжают из своего далекого Подмосковья через два с половиной часа. Я все это время остаюсь тут, в коридоре, лишь наблюдаю, как открывается и закрывается дверь отделения интенсивной терапии.
Когда заплаканная Светлана Михайловна и растерянный Сергей Евгеньевич подходят ко мне, в сумке звенит будильник: пора вставать и собираться на работу. Я еду домой, быстро принимаю душ, пью кофе и, дав наставления маме, отправляюсь в компанию.
Работать не получается. Из рук все валится, голова думает об одном: только бы Стас был жив. Остальное приложится. В офисе всем известно о произошедшем. По интернету уже гуляют слитые записи с уличных камер видеонаблюдения. Там хорошо видно, как на меня мчится автомобиль, а Стас отбрасывает меня в сторону и принимает удар на себя.
Все сотрудники департамента Стаса, как минимум, подавлены случившимся. Юля, секретутка, льёт слезы и шмыгает носом прямо в приемной. Когда я захожу оставить некоторые документы, она даже не вытирает щек. Все, кого я встречаю в коридорах компании, смотрят на меня с немым вопросом. А именно, что связывает меня со Стасом помимо работы.
Этот вопрос нарисован и на лбах Лизы с Колей. Я по привычке иду с ними обедать в столовую, но кусок в горло не лезет. Вяло перебираю вилкой в салате, ничего не отправляя в рот.
— Я просто не могу поверить, — бледная Лиза едва сдерживается, чтобы не разрыдаться. — Господи, хоть бы все обошлось! Я сначала была предвзята к Стасу. А теперь понимаю: он лучший начальник в моей жизни.
— Почему ты была к нему предвзята?
— Не знаю. Я же тут давно работаю. Сначала обрадовалась, когда Архипов предложил мне стать начальником отдела в новом департаменте. А потом, когда видела, как Стаса переманивают на должность директора, как Архипов на все его условия готов был пойти, подумала, что придёт царь с короной на голове, и работать будет невозможно. А Стас оказался таким… — замолкает, подбирая слова. — Таким хорошим, умным, справедливым, честным. Ни разу не наорал, не унизил. Если что-то не получается, наоборот, помогает, подсказывает. Как хорошо, что Архипову удалось переманить Стаса. Это было сложно.
— Почему?
Я помню, как в мой первый рабочий день Лиза говорила, что у Стаса были большие требования при переходе сюда. И не только материальные. Подробности мне неизвестны до сих пор. Хотя сейчас это уже и не важно. Но просто мне хочется поговорить о Стасе. И да, я согласна с каждым словом Лизы: Стас самый лучший начальник.
— Потому что его условием было переманить тебя, — неожиданно подаёт голос Коля.
Замираю с вилкой в руках. В удивлении вытягивается и лицо Лизы.
— В смысле переманить меня? — непонимающе уточняю.
Коля глядит на меня, слегка приподняв уголки губ в снисходительной улыбке.
— Стас поставил Архипову условие: перейдёт сюда работать, если в департаменте будет создан отдел стратегического планирования, и его возглавишь именно ты. Изначально в департаменте не должно было быть отдела стратегического планирования. Его создали специально для тебя, потому что Стас выдвинул такое требование. И Стас подписал свой job offer* только после того, как ты подписала свой.
— Когда я пришла, Стас уже был тут… — растерянно бормочу.
— Ну тебе же требовалось время на завершение дел в Париже и возвращение в Москву. А Стас просто отработал две недели на предыдущем месте и пришел сюда.
— Отдел стратегического планирования не может быть создан по чьей-то прихоти, — продолжаю возражать. — Это очень важный отдел, у каждой компании есть стратегия…
— Стратегиями должна была заниматься я, — вклинивается Лиза. — Мой отдел должен был называться «Отдел прогнозирования и стратегического планирования». Именно на такую позицию меня приглашал Архипов. А потом Стас захотел разделить эти отделы. Я сначала расстроилась, что у меня отбирают кусок пирога, а потом обрадовалась: меньше работать. Штатное расписание долго меняли, в отделе кадров Стаса презирали. Но я не знала, что Стас делал это ради тебя.
Сейчас я припоминаю, как в мой первый рабочий день Лиза рассказывала, что Стас потребовал изменить штатное расписание департамента, и это заняло много времени из-за большой бюрократии.
— Вы со Стасом давно знакомы, — Коля не спрашивает, а констатирует. И ждет от меня аналогичного правдивого рассказа.
— Да, — честно отвечаю.
— Откуда? — тактично уточняет Лиза.
Я медлю с ответом. Не потому что не хочу говорить правду, а потому что шокирована услышанным от Коли.
— Пять лет назад мы со Стасом должны были пожениться. Но у нас произошёл конфликт, и мы расстались. Я уехала работать в Париж и родила от Стаса ребенка, о котором он не знал. У нас общая дочь.
Лиза с Колей уставились на меня, выпучив глаза и побросав вилки. А мне вдруг так легко на душе становится