вместе. Это не французы, это варвары! – крикнул лысый. Вся толпа подхватила последнее слово, и оно прокатилось эхом по всему двору.
– Варвары могут добавить в расу свежую кровь, но они не способны задать новый ритм ее развитию. И французская литература никогда не возродится из германских заимствований, – продолжил свою речь Моррас. – Конечно, варвары полезны. Их чувства сильнее, они более жестоки, и порой это даже вызывает отвращение. Они открывают себя, или, если говорить точнее, они открывают нас, и начинают думать, что в них тоже есть нечто, что принято называть «загадочной душой». Но за этой загадкой ничего не стоит. И варварское искусство заканчивается там же, где и начинается! Они не знают, что такое гармония. Нас заставляют любить уродство, лишь бы оно было оригинальным. Любителей такого искусства не волнует ни прошлое, ни числа. Все то красивое, что они случайно творят, связано с латинской или греческой культурой.
Я называю варварством все, что чуждо классической культуре, все чуждое не только сокровищам латинской и греческой традиции, но и высшей ступени развития человека. Варварство начинается там, где чувствительное животное отказывается от разумного поведения, предпочитая самому выбирать себе дорогу. Варварство начинается там, где сильные впечатления беспорядочно выливаются из наших душ в произведения искусства в самом неотесанном виде. Их жизнь коротка. Она длится не дольше одного модного сезона.
Я называю «варваром» слугу материального или, например, слугу процедур или инструментов своего искусства. Когда поэт начинает поклоняться рифме, а писатель живописному эпитету, когда оба ради формы готовы сами превратиться в амфоры, в подделки и словари самых распространенных рифм и метафор.
– Значит, русские балеты правильно разгромили? – крикнул незнакомец с перебинтованным ухом. Когда он повернул голову, Ленуар узнал в нем… Габриэля Астрюка! Сыщик не верил своим глазам. Что этот напыщенный импресарио делает сегодня на собрании? Да, это точно был он!
– Нет! Не все русские произошли от скифов. И пусть нас с ними разделяет пропасть, их культура выросла на греческой почве, на почве Византийской империи. Даже сам русский язык происходит от греческого. Этого у них не отнять. И я осуждаю нападение на русскую труппу в театре «Шатле». Сделав этот шаг, погромщики сами уподобились варварам, покушающимся на латинскую культуру. Варварство не может включить в себя цивилизацию, оно может только включиться, растворившись в ней. Не уподобляйтесь варварам, будьте достойными гражданами французской нации!
В толпе раздались сначала негромкие, а потом все более уверенные хлопки. Рогаж сплюнул и сказал своим:
– Эх, Моррас, Моррас… Надо действовать! Пока мы будем думать о том, кому мы уподобляемся, а кому не уподобляемся, иностранцы заменят нас на всех заводах!
– Да уж… – промычал в ответ старик.
– Землеройка правильно сделал, что не пришел сегодня на встречу. Он-то точно не отступит от своего. Он никогда не бросает то, что начал. Вчера у нас не получилось, сегодня он доведет свое дело до конца, – сказал Рогаж, совсем забыв о своей утренней робости. – Как думаешь, Ленуар, будут еще русские выступать сегодня в «Шатле» или уже нет?
Но сыщик вместо ответа начал продвигаться сквозь толпу к Астрюку. Моррас закончил свою речь и под общие аплодисменты жал руки главам профсоюзного движения обувной фабрики. Ленуар оказался зажатым в толпе желающих лично поблагодарить Морраса за выступление. Астрюк, наоборот, успел подойти к Моррасу и, обменявшись с ним несколькими словами, повел его обратно к воротам, помогая организаторам расчистить путь.
Сыщик стал пробираться к ним. Главное – выйти за ворота. Рабочие туда не пойдут – останутся обсуждать во дворе речь Морраса… Ленуар, наконец, выбрался на улицу и посмотрел направо.
Моррас уже сидел в большом фиакре, а Астрюк жал ему руку и передавал маленькую квадратную коробочку. Затем дверца захлопнулась, и шофер уже приготовился заводить фиакр, как перед ним выскочил взлохмаченный Ленуар в рабочей робе. Шофер, видимо, принял его за анархиста, выбежавшего из мануфактуры, и нажал на клаксон. Астрюк вытаращил глаза на сыщика. Ленуар воспользовался всеобщим замешательством, обогнул фиакр сбоку и вырвал коробочку из рук Морраса. Однако вместо того чтобы сбежать с добычей, он ее открыл.
– Что это?.. Что здесь происходит? Кто вы, мсье? – крикнул Моррас. Но вместо напавшего ему ответил Астрюк:
– Не волнуйтесь, это не рабочий и не вор. Это агент Безопасности парижской префектуры полиции.
Тем временем Ленуар открыл коробку. Там лежали карманные часы фирмы Breguet. Он вывернул подкладку – пусто. Было очевидно, что речь идет о новых дорогих часах, то есть о подарке…
– Прошу извинить мне мое неподобающее поведение, господин Моррас. Но мне нужно было кое-что проверить, – Ленуар с поклоном вернул часы, и Моррас с ворчанием велел шоферу трогаться.
– Да уж, если бы вы вежливо попросили отдать вам часы, то никто бы и ухом не повел. Честно признаться, не ожидал вас здесь увидеть! Вы выглядите как настоящий бельвилец, мсье Ленуар! – сказал Астрюк.
– А вы выглядите как засаленный агент из страховой компании, – ответил Ленуар. – Зачем вам понадобилось забинтовывать ухо? Вы ранены?
Астрюк огляделся по сторонам и сказал:
– Нет, но это не уличный разговор.
– Поехали в театр! – Ленуар повернулся и быстро зашагал по тротуару по направлению к площади Республики. Там они точно смогут найти шофера, который подвезет их к театру «Шатле». Если Рогаж говорил дело, значит, Землеройка сегодня так и не появился на собрании и Нижинскому до сих пор угрожает опасность!
Уже сидя на кожаном сиденье автомобиля, Астрюк аккуратно развязал бинт и снял его с головы.
– Бинты я надел, чтобы вызвать жалость к своей персоне. Когда оказываешься в рабочей среде националистов, никогда не знаешь, чем все может закончиться, – пояснил он свои действия Ленуару.
– Моррас, насколько мне известно, не антисемит, – наблюдая за неловкими движениями Астрюка, сказал сыщик. – Если бы рабочие вас там захотели проучить, то бинты бы их не остановили.
– Ну, лишняя осторожность никогда не бывает лишней. Надо все просчитывать заранее.
– Так же, как вы просчитали, что будет выгоднее подкупить Морраса дорогим подарком, чтобы он выступил сегодня в защиту русского балета? – спросил Ленуар.
– Я же говорю, лишняя осторожность никогда не помешает. Моррас и так не призывал к погромам против русских. Его идеи подхватываются в рабочей среде и извращаются, Ленуар. Посмотрите, как в газете La Croix меня называют «жидом», действующим только в своих интересах!
– А вы не согласны с этим утверждением?
Астрюк вскинул брови и посмотрел на Ленуара.
– Разве вы не преследуете в первую очередь свои интересы? – спросил Ленуар.
– Мои интересы на сегодня – это успех русских балетов. Разве я не защищаю